По сравнению с городским особняком Уайтингов дом, выстроенный Чарлзом Бьюмонтом Уайтингом спустя десять лет после возвращения в Мэн, выглядел скромно. Но по любым меркам Эмпайр Фоллз, где жилье на одну семью стоило много меньше семидесяти пяти тысяч долларов, этот дом с пятью спальнями, пятью полностью оборудованными санузлами и отдельной студией для творчества смахивал на дворец. Ч. Б. Уайтинг провел несколько очень важных для него лет в старой части Мексики, и дом, что он возвел, наплевав на условности, был асьендой в суровом миссионерском стиле. Он даже раздобыл кирпичи с особой текстурой и выкрасил их в мутно-желтый цвет, чтобы они походили на саман. Дурацкий дом, говорили люди, надо же было отгрохать такое – и где, в глубинке штата Мэн, но лично Ч. Б. Уайтингу они этого не говорили.

Как и все Уайтинги мужского пола, Ч. Б. был коротышкой и не любил привлекать внимание к данному обстоятельству, поэтому приземистая испанская архитектура устраивала его как никакая другая. Мебель он выбрал ту, которой начиняют выставочные образцы домов и трейлеров с целью создать впечатление простора, и эта оптическая иллюзия держалась стойко, пока к Ч. Б. не являлись рослые визитеры, и тогда его хоромы обретали вид дорогущего кукольного домика.

Асьенда – иначе свой дом Ч. Б. Уайтинг не называл – стояла на участке земли, числившемся в семейной собственности уже несколько поколений. Первые Уайтинги из графства Декстер валили и сплавляли лес, скупая потихоньку землю по обоим берегам реки Нокс, чтобы приглядывать за своим добром, дрейфовавшим на юго-восток страны, к океану, одолевая путь длиною миль в пятьдесят. К появлению на свет Ч. Б. Уайтинга штат Мэн опутали электропроводами, и река, перекрытая дамбой ниже Эмпайр Фоллз, рядом с Фэрхейвеном, во многом утратила свою первостепенную важность. Лесозаготовки передвинулись к северу и западу, а семья Уайтинг переключилась на ткацкое, бумажное и швейное производство.

Хотя атрибутом могущества река более не являлась, Ч. Б. вместе с прочими правами и обязанностями, данными ему от рождения, унаследовал и рудиментарную потребность держать Нокс в поле зрения, и когда пришло время строить свой собственный дом, он выбрал площадку прямо над водопадом у Железного моста, по другую сторону от Эмпайр Фоллз, в ту пору процветающего городка, где мужчины и женщины дружно трудились на заводах и фабриках предпринимательской империи Уайтингов. Когда участок расчистили, а дом возвели, зимой, длящейся в сердцевине штата Мэн большую часть года, Ч. Б. мог видеть за голыми деревьями свои мастерские по пошиву рубашек и ткацкую фабрику. Его бумажный комбинат находился в нескольких милях выше по течению, но клубы дыма, когда белые, когда черные, изрыгаемые мощной трубой, можно было наблюдать из патио на задах особняка.

Переселившись на другой берег реки, Ч. Б. Уайтинг первым в своем клане признал за благо отдалиться на приличествующую дистанцию от тех, кто обеспечивал семейную прибыль. В особняке Уайтингов в Эмпайр Фоллз, георгианской громадине, построенной в начале прошлого века, в каждой спальне имелся камин из плитняка, в чинной обеденной зале под сверкающими люстрами, доставленными на поезде из Бостона, за дубовым столом помещалось до тридцати человек гостей. Дом проектировали с расчетом возбудить восторг и трепетную почтительность в сердцах ирландских, польских и итальянских иммигрантов, прибывавших с юга из Бостона, и французских канадцев, прибывавших с севера, – в поисках работы, разумеется. Семейный особняк располагался прямо в центре города, в одном квартале от рубашечной фабрики и в двух – от ткацкой; место для фабрик мужчины из клана Уайтингов выбирали с умом, ибо, вы не поверите, эти мужчины работали по четырнадцать часов в день, в обеденный перерыв забегали домой перекусить и опять возвращались на производство, где нередко задерживались до глубокой ночи.

В детстве Ч. Б. нравилось жить в городской усадьбе Уайтингов. Его мать постоянно жаловалась: дом старый, по нему гуляют сквозняки и от него неудобно добираться до загородного клуба, летнего дома на озере и, главное, до шоссе, что ведет на юг, к Бостону, где мать предпочитала делать покупки. Но на просторных тенистых угодьях, окружавших особняк, и в многочисленных комнатах причудливой конфигурации ребенок чувствовал себя прекрасно. Его отец, Хонас Уайтинг, тоже любил свою усадьбу – в частности, за то, что это было родовое поместье, никогда не принадлежавшее людям с иной фамилией. Отец Хонаса, Илайя Уайтинг, в ту пору старик под девяносто, жил там же, в поместье, в бывшем каретном сарае, вместе со своей вздорной супругой. Мужчины Уайтинги были во многом похожи, включая и то, что все они вступали в брак с женщинами, превращавшими их жизнь в нескончаемую муку. Отец Ч. Б. справлялся с ситуацией лучше, чем большинство его прародителей, но и в нем тлела обида на жену за плохое отношение к супругу, его особняку, городку Эмпайр Фоллз и глубинке штата Мэн в целом, куда ее, выросшую в Бостоне, забросила, как она утверждала, жестокая судьба. Изящные кованые ворота и ограда по всему периметру усадьбы, привезенные аж из самого Нью-Йорка, были для нее тюремным застенком, и всякий раз, когда она произносила эту фразу, Хонас напоминал: ключ от вороту него в кармане и он в любой момент распахнет их для нее. Если ей так чертовски хочется обратно в Бостон, значит, туда ей и дорога. Он говорил это, ничуть не сомневаясь, что никуда она не уедет, ибо на Уайтингах мужского пола лежало специфическое родовое проклятье: жены назло им оставались с ними навсегда.

Однако к тому времени, когда у них родился сын, Хонас Уайтинг начал понимать и втайне разделять умонастроения своей жены – по крайней мере, в том, что касалось Эмпайр Фоллз. Во второй половине девятнадцатого века городок рос как на дрожжах, усадьбу Уайтингов постепенно окружили дома заводских рабочих, и со временем в повадках этих новых соседей все отчетливее проступала неприязнь. По давно установившейся традиции Уайтинги старались умаслить своих работников, закатывая каждое лето шумные празднества на усадебной лужайке, но Хонасу Уайтингу казалось, что многие из тех, кто исправно являлся на эти сборища, странным образом не выглядят благодарными за обильное дармовое угощение, выпивку и музыку, а некоторые взирали на семейный особняк с плохо скрываемым раздражением – они явно не расстроились бы, сгори дом дотла.

Вероятно, из-за этой молчаливой, но нарастающей враждебности Ч. Б. Уайтинга отослали из дома сначала в частную школу, потом в колледж. Далее он провел лет десять в путешествиях, сперва с матерью по Европе (которая пришлась этой доброй женщине куда более по вкусу, чем штат Мэн) и позднее самостоятельно по Мексике (которая пришлась ему куда более по вкусу, чем Европа, где нужно было на каждом шагу лезть в справочники, чтобы понять, чем же ты, собственно, восхищаешься). Если европейские мужчины по большей части нависали над ним, то мексиканцы ростом были даже пониже, и Ч. Б. Уайтинга особенно радовала их мечтательность, очищенная от настоятельной потребности претворять мечты в жизнь. Но его отец, за чей счет Ч. Б. болтался по свету, решил наконец, что наследнику пора возвращаться домой и приниматься за упрочение семейного благосостояния, а не проматывать по другую сторону южной границы все, что ему присылали. Чарлзу Бьюмонту Уайтингу в ту пору было под тридцать, и его отец нехотя осознал, что единственное, в чем его сын по-настоящему талантлив, так это в умении тратить деньги, хотя молодой человек уверял, что в живописи и поэзии он не менее силен. Настал момент покончить и с мотовством, и с искусством – таков был вердикт главы семьи. Хонас Уайтинг стремительно приближался к шестидесятилетию, и, хотя ему доставляло удовольствие баловать сына, теперь он понимал, что чересчур увлекся, потакая Ч. Б., и к введению наследника в тонкости семейного бизнеса следовало приступить много раньше. Сам Хонас начинал на рубашечной фабрике, затем перебрался на ткацкое производство и под конец, когда старый Илайя в припадке сумасшествия попытался убить жену лопатой, занял директорский пост на бумажной фабрике, стоявшей выше по реке. Хонас хотел подготовить сына к тому, что неизбежно должно произойти: его отец тоже сорвется с катушек и набросится на супругу с тем, что попадется под руку. Европа не улучшила ее мнения о муже, Эмпайр Фоллз или штате Мэн, на что Хонас в душе надеялся. На собственном опыте он убедился: люди редко становятся счастливее, увидев воочию, чего они лишены, и Европа только укрепила естественную склонность благоверной к презрительным и ядовитым сравнениям.