Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я медленно произнес:
— Мне все же кажется, что вы нездоровы, Меган, но если допустить, что кое-что из того, что вы говорите, — правда, то почему вы не уедете и не начнете жить самостоятельно?
Она улыбнулась мне странно, не по-детски.
— Вы хотите сказать, заняться делом? Зарабатывать на жизнь?
— Да.
— Чем?
— Я полагаю, вы могли бы чему-нибудь научиться. Стенографии, машинописи, книжной торговле…
— Не уверена, что могу. Я мало понимаю в делах. Зато…
— Ну?
Она перед этим отвернулась от меня, а сейчас медленно повернула голову. Ее лицо покраснело, на глазах были слезы. И когда она заговорила, детство вновь звучало в ее голосе:
— Почему я не уезжаю? Или хотя бы не попытаюсь это сделать? Они меня не хотят, но я останусь. Я останусь, и пусть они об этом пожалеют. Пусть они все об этом пожалеют! Ненавистные свиньи! Я ненавижу всех в Лимстоке! Они все думают, что я глупая и безобразная. Я им покажу! Я им покажу! Я…
Это был детский, необычайно трогательный гнев.
Я услышал шаги по гравию за углом дома.
— Быстро! — свирепо рявкнул я. — Бегите в дом через гостиную! Пойдите в ванную. Умойтесь. Быстро!
Она неловко вскочила на ноги и мгновенно забралась в дом через окно, пока Джоанна огибала угол.
Я сказал ей, что к обеду пришла Меган.
— Хорошо, — кивнула Джоанна. — Мне нравится Меган, хотя я все-таки думаю, что она немножко слабоумная. Ребенок, подброшенный на порог феями. Но она интересная.
Похоже, я до сих пор не уделил внимания преподобному Дан-Кэлтропу и миссис Дан-Кэлтроп.
А ведь оба они, викарий и его жена, были оригинальными персонами. Дан-Кэлтроп, наверное, был самым далеким от жизни человеком, какого я когда-либо знал. Его существование заключалось в его книгах и ученых штудиях. Его жена, напротив, отличалась тем, что всегда все знала. Хотя она редко давала советы и никогда ни во что не вмешивалась, она все же взывала к совести жителей деревни, словно олицетворяя самого Господа.
Миссис Дан-Кэлтроп остановила меня на Верхней улице на другой день после того, как Меган приходила к обеду. Я, как обычно, изумился — потому что миссис Дан-Кэлтроп двигалась так, словно она не гуляла, а гналась за кем-то, и оттого приобретала потрясающее сходство с борзой; а поскольку ее взгляд был постоянно сосредоточен на горизонте, вы были уверены, что ее цель находится в полутора милях отсюда.
— О! — сказала она. — Мистер Бартон!
Она произнесла это немного торжествующе, тоном человека, разрешившего особо хитрую загадку. Я подтвердил, что я действительно мистер Бартон, и миссис Дан-Кэлтроп, оставив в покое горизонт, попыталась сосредоточить свое внимание на мне.
— Для чего, — спросила она, — я хотела вас увидеть?
Я ничем не мог ей помочь. Она стояла, хмуря брови, пребывая в глубоком замешательстве.
— Что-то очень гадкое, — сказала она.
— Прошу меня извинить за это, — пораженный, сказал я.
— А! — вскрикнула миссис Дан-Кэлтроп. — Анонимные письма! Что за историю с анонимными письмами вы привезли к нам?
— Я не привозил ее, — возразил я. — Это здесь уже было.
— Никто ничего подобного не получал, пока вы не приехали, — сказала миссис Дан-Кэлтроп обвиняюще.
— Письма приходили и до нас, миссис Дан-Кэлтроп. Этот ужас начался давно.
— О боже! — сказала миссис Дан-Кэлтроп. — Мне это не нравится.
Она помолчала, и ее взгляд вновь убежал вдаль. Потом она сообщила:
— Я не могу избавиться от чувства, что это нечто дурное. Мы не такие здесь. Зависть, конечно, и злоба, и мелкие стычки с давних пор, — но я не думала, что есть некто, способный на такое. Да, никогда не думала. И это огорчает меня, видите ли, потому что я должна была бы знать.
Ее прекрасные глаза вернулись с горизонта и нашли меня. Во взгляде было беспокойство и искреннее замешательство.
— Почему вы должны были бы знать? — спросил я.
— Я всегда все знаю. Я просто чувствую, что это моя обязанность. Кэйлеб проповедует правильные идеи и отправляет требы. Это обязанность священника, но я думаю, что обязанность его жены — знать, что думают и чувствуют люди, даже если жена ничего не может сделать. А я не имею ни малейшего представления, чей ум оказался…
Она внезапно прервала свою речь, уклончиво добавив:
— К тому же это очень глупые письма.
— А вы… э-э… вы тоже что-то получили?
Я задал вопрос с известной долей робости, но миссис Дан-Кэлтроп ответила совершенно естественным тоном, лишь ее глаза стали чуть шире:
— О да, два… нет, три. Я забыла, что именно в них говорилось. Что-то очень глупое о Кэйлебе и школьной учительнице, так, кажется. Совершенная ерунда, потому что Кэйлеб не имеет склонности к флирту. Он никогда этим не занимался. Он вполне доволен церковной работой.
— Конечно, — сказал я. — О, конечно.
— Кэйлеб стал бы святым, — сказала миссис Дан-Кэлтроп, — если бы не был слишком уж умным.
Я оказался не в состоянии подобрать ответ на подобную критику, но это было и ни к чему, так как миссис Дан-Кэлтроп продолжала говорить, непостижимым образом вновь перескочив от своего мужа к письмам:
— Существует ведь множество вещей, о которых могло бы говориться в этих письмах, но этого нет. И это весьма странно.
— Я бы вряд ли сказал, что они страдают избытком сдержанности, — бросил я резко.
— Да, но не похоже, чтобы автор знал что-нибудь. Что-нибудь реальное.
— Вы полагаете?
Прекрасные блуждающие глаза обнаружили меня.
— Да, конечно, ведь у всех нас есть множество прегрешений, какие-то постыдные секреты. Почему этот сочинитель не использует их? — Она помолчала, а потом внезапно спросила: — Что говорилось в вашем письме?
— Там утверждалось, что моя сестра мне не сестра.
— А она вам сестра?
Миссис Дан-Кэлтроп задала вопрос с непринужденным, дружеским интересом.
— Конечно, Джоанна мне сестра.
Миссис Дан-Кэлтроп кивнула.
— Это как раз и подтверждает то, что я имела в виду. Осмелюсь сказать, существует другое…
Ее чистые, нелюбопытные глаза смотрели на меня задумчиво, и я внезапно понял, почему весь Лимсток побаивается миссис Дан-Кэлтроп.
В жизни каждого есть нечто тайное, и каждый надеется, что об этом никто никогда не узнает. Но я почувствовал, что миссис Дан-Кэлтроп действительно знает все.
И в этот раз я испытал истинное наслаждение, когда сердечный голос Айми Гриффитс прогудел: