– Не надо друзей! – заорал какой-то верзила. – Нам и тебя хватит, одной на всех!

В тот вечер мы отхватили семь фунтов. По нынешним ценам – чуть ли не сотня, то есть почти сто пятьдесят баксов. Хватило на сигареты, шоколадное печенье и сласти, бананы, виски и несколько бутылей вина. Неплохо за три песенки.

В тот раз они пели там «Неспокойную могилу». Эштон рассказал; меня с ними не было. Песню я раскопал в Сесил-Шарп-Хаусе в Лондоне. Древняя баллада, очень мрачная. Спросил Эштона, почему он выбрал именно ее. Обычно он склонен к джигам, всяким плясовым-хороводным. Он объяснил, что хотел послушать, как Лесли подаст ее аудитории.

Я бы такую песню не выбрал. Тем более для первого выступления здесь, в деревне. Она как предвестник опасности, как предостережение. Знаете, как в детских считалочках или старинных стишках иной раз зашифровывают для памяти кулинарные рецепты, или исторические события, или последовательность улиц? «Неспокойная могила» как раз такой случай. Знак беды.

Нет, я вовсе не собираюсь обвинять Эштона в том, что произошло. Но я и правда считаю, что этой балладой он накликал несчастье.

Жаль, что меня тогда с ними не было. Я ведь единственный в группе как следует разбираюсь в фолке. У Эштона и Джона рок-н-ролльная закалка. Они легко подбирают мелодии, сильны в инструментовке, но до Уайлдинг-холла старую музыку вообще толком не изучали. Просто подхватывали любой мотивчик, который попадется, и пытались прибрать его к рукам.

Джулиан – совсем иное дело. Он лучше всех, даже лучше меня самого понимал, о чем эти песни и какой в них смысл. Но тогда я еще был не в курсе.

А Лес – какой спрос с американки. Конечно, сейчас она не хуже меня разбирается, что к чему в фолке, но тогда она лишь подхватила общую струю. В те времена выбор был невелик: если не рок-н-ролл, то фолк. Боб Дилан, Джоан Баэз, Джуди Коллинз – все они строили риффы на английских народных песнях. У Лесли и голос как раз подходит. Куда душевнее, чем у той же Грейс С лик. И не такой менторский, как у Джоан Баэз, которая будто лекцию читает с кафедры.

Тембр у Лес просто волшебный. Она тогда только начинала сочинять собственный материал и пела все, что ей ни дашь. Вряд ли она что-нибудь поняла насчет тех фотографий в пабе, а вот Эштон мог бы мне и рассказать о них. Он знал, насколько меня тогда увлекал фольклор, традиции… А может, он потому и не упомянул снимки. А то и вовсе не заметил их, уж очень он тогда нажрался.

Я в паб заявился попозже, через пару дней. Захотелось ноги размять, да и вырваться на воздух иногда не помешает. А то в Уайлдинг-холле иной раз возникало ощущение, что мы болтаемся в скороварке под давлением. Лес с Джулианом упражнялись на его кровати, не особо стесняясь. В основном, правда, было слышно Лесли, он-то вел себя тихо. Кровь у Джулиана не особенно бурлила, во всяком случае до появления той девушки.

Короче, Джулиан с Лес переживали самый пик романа, пусть страсть кипела в основном с одной стороны, и я затосковал по своей подружке Нэнси. Про Джонно не скажу – кто его знает, что у него было в голове. Он до самой осени скрывал от нас, что он голубой. А тогда, я точно помню, плел небылицы о какой-то девице в Челси.

Но я по Нэнси жутко скучал. Без конца жалел себя, бедного, часами наигрывал у себя в комнате всякую тоскливую тягомотину.

В тот день я решил пожалеть себя как следует и потопал в паб. Пешком туда чуть не час; пока добрался, в горле пересохло. Взял пинту доброго эля, сел в сторонке. В зале толклась кучка стариканов, но ко мне не приставали – и слава богу.

Употребил первую пинту, потом вторую и к третьей созрел отлить. А когда возвращался из сортира, заметил на стенке фотографии. Старинные черно-белые снимки в дешевых рамках. В любом английском кабаке висит такая фигня: местная команда по регби, или чей-нибудь брательник рядом с вратарем «Манчестер юнайтед», или прадедушка хозяина заведения.

Но там тематика оказалась иная. Я сперва подумал, снимки жутко древние, начала девятисотых годов, а то и раньше. Именно из-за сюжетов. Я тогда постоянно ошивался в Сесил-Шарп-Хаусе, ковырялся в архивах и старых книгах, так что сразу их узнал. То есть не сами фотографии, а общий дух.

Группа пацанов беспризорного вида: мешковатые сюртуки, будто с чужого плеча; высокие ботинки или мягкие кожаные сапожки; на головах цилиндры или рабочие фуражки, украшенные плющом и хвойными ветками. Зима; земля присыпана снежком. На одном снимке ребята стучат в дверь коттеджика. На другом стоят рядком с палками в руках, вроде прогулочной трости, и таращатся в камеру с тем нелепо мрачным видом, какой всегда бывает на старинных снимках. Как будто им строго-настрого приказали ни за что не улыбаться. На последней фотографии все выстроились полукругом на макушке холмика.

Скажете: ну и что, ничего особенного?

Возможно, если бы не одна деталь. На каждом снимке один из пацанов держал некую штуку наподобие самодельной клетки, тоже украшенную зеленью. Не то чтобы настоящая птичья клетка, а просто два обруча из ободранных ивовых прутьев, помещенных один в другой и перевитых плющом и падубом. Внутри к крестовине, где прутья пересекаются наверху, что-то подвешено. На снимке возле двери вообще почти ничего не разобрать, но на двух других клетка вырисовывалась достаточно четко.

На том фото, где они выстроились на холме, клетка пустая и стоит у ног самого мелкого пацана. На втором, на фоне перелеска, тот же мальчуган держит конструкцию из ивовых прутьев перед собой, словно фонарь. Тут ее было видно поближе, и я разглядел, что там внутри: дохлая птица, подвешенная за одну лапку. Не тетерев, куропатка или фазан, которых стреляют на охоте, а крохотная, с воробья, которой даже на один прикус не хватит.

Но они и не собирались ее есть. Я сразу сообразил, поскольку насмотрелся таких картинок в Сесил-Шарп-Хаусе. Смысл был в том, чтобы убить птичку, а потом шастать от двери к двери по деревне и демонстрировать ее трупик, распевая колядки:

Старинная колядка, ее поют на второй день после Рождества – День подарков, или День святого Стефана. Здешняя традиция, у вас в Штатах такого нет.

В те времена, когда сделаны эти снимки, мужское население деревень вооружалось палками, вспугивало из кустов корольков и сбивало их, не давая упорхнуть.

Ну да, согласен, смахивает на варварство. Да как есть варварство. Но когда-то именно в этот день разрешалось бить корольков. Если тронешь птаху в другое время года – жди всяких бед. Кажется, кое-где даже законы такие были.

Песен на сию тему предостаточно. «Битый королек» или «Радость видеть короля». Рождественские колядки, но стишки вообще-то дико древние. Убиваешь королька и таскаешься с ним по всей деревне. Он символизирует старый год, который приносят в жертву, чтобы из его праха смог подняться новый год.