— Ну-ну. А почему здесь, — он развернул блокнот ко мне, указал на бледно-серое печатное слово «name», — письмо белгрское, а всё остальное написано по-нашему?

Я не нашёлся, что ответить. Боюсь, что и выражением лица я создал себе ряд дополнительных проблем. Вадимир рассматривал меня крайне внимательно. Наконец он вздохнул удручённо.

— С глаз! — Я не успел ещё сообразить, что же он имел в виду, как два верных конвоира вновь подхватили меня под руки и развернули назад, к пленным.

— Стойте! Да постойте же! — Я рисковал свернуть шею, а капитан даже не поднял голову.

Это было не то, чего я ожидал. Совсем не то. Вадимир не собирался разговаривать со мной. А я думал было уболтать его, теперь, очевидно, сделать это будет не так-то просто. Записная книжка с номерами телефонов. Интересно, к каким выводам придёт этот средневековый Шерлок, просмотрев её внимательно: резидентура? шифры? суммы? — я хохотнул. Солдат помоложе посмотрел на меня ошалело, второй — просто врубил подзатыльник. Хорошо врубил — до звона в ушах.

Когда показалась цепь заключённых, я увидел, что скованы они уже только за ноги, сидят на земле, едят с круглых деревянных плошек, по нескольку человек с каждой, только и видно было, что мелькающие руки. Я нашёл взглядом Сета. Он помахал мне приветливо и улыбнулся. Это заставило меня замереть на полушаге.

— Давай. — Ощутимый толчок в спину послал меня дальше вперёд. — Вишь? Дружки твои заждались. Радуются.

Мы подошли к цепи. Один конвоир опустил мне руки на плечи и надавил, заставляя сесть, второй — нагнулся подобрать свободную пару кандалов. Тут-то Сет и залепил ему в лицо деревянным блюдом.

Не издав и звука, круто и по косой, солдат провернулся вокруг своей оси, упал и замер на земле, не шевелясь. Второй отпустил меня, кинулся на помощь товарищу. Цепь накрыла его лавиной. Забыв о еде, люди повскакивали с мест, заслонили меня от других, спешащих на подмогу, конвойных. Повалив солдата, они пинали его ногами. Первый мой порыв — кинуться на помощь избиваемому человеку — пресёк Сет. Он силой развернул меня к обочине и лесу:

— Беги! Беги, сумасшедший! Ради тебя старались же…

Это я слушал, уже мчась полным ходом. Позади послышался свист плети, стоны и сдавленные ругательства. Это солдаты навалились на цепь. А потом воздух пронзил резкий, короткий щелчок и мимо пронеслось с огромной скоростью нечто. От ужаса волосы на затылке встали дыбом. «Стрела или арбалетный болт?» — гадал я, снедаемый живым любопытством, пока, начав петлять, как заяц, не скинул и не выбросил белую майку. Разобравшись с ней, я нёсся только по прямой, забыв об усталости и боли в ногах — щедром подарке дневного перехода. За моей спиной слышались ещё крики, но меня было уже не догнать. Единственное, что я пытался делать, — не вилять. Мне ещё надо было не потерять дорогу обратно. Я хотел как можно скорее найти ребёнка и вернуться. Как можно скорей. Так скоро, как только можно.

Остановившись наконец — сердце молотом бухало в рёбра, — я упёрся руками в колени, пытаясь отдышаться, собраться с мыслями.

Итак, мне надо идти параллельно тракту, забирая чуть к нему, чтоб в итоге выйти на место стычки. Там осталось достаточно поломанных кустов и разбросанного сена, чтоб наверняка не проскочить мимо. Дальше — минут десять-пятнадцать через лес, избушка где-то совсем близко к дороге. Сориентировавшись на месте, я начну искать девочку.

Двинувшись в намеченном направлении, я вскоре понял, что не привык бродить по лесу с обнажённым торсом, будто Тарзан. Было холодно. Когда зубы начали отплясывать чётко различимый степ, я заставил себя расправить сведённые плечи, взмахнуть пару раз руками, развести ладони по широкой дуге, попрыгать и побежать. Тихой, неспешной трусцой, той, которая, по преданию, сжигает килограммы, а по существу помогает согреться и чуть продвинуться к намеченной цели.

Было темно, я с трудом отличал ближайшие деревья от сплошной, неприступной стены леса. Как часто бывает глубокой летней ночью, ветер стих, смолк непрекращающийся шелест листьев, зато появилось множество других звуков. Журчали ручьи, редко капала собравшаяся на листьях вечерняя роса, пронзительно пищал разбуженный резким движением вздрогнувшего листа комар, оглушительно хлопнули крылья — тёмная тень оттенила глубокую синеву неба — треснула рядом ветка.

Я едва не сбился с шага. Кто-то бежал чуть сбоку и чуть впереди. Ещё минуту назад никого не было, и вот — едва уловимый шелест раздвигаемых телом ветвей. Шелест, идущий от земли: хищник, достаточно крупный, чтобы создать проблемы. Я не останавливался. Кто бежит ночью? Охотник или добыча. Те, кто не имеет права бегать по ночам, прячутся в норах, таятся в траве, спят на деревьях. Возможно… нет, даже наверняка, зверь тоже знает это. Если бежать так и дальше, он, вероятно, уйдёт, а вот если я запаникую, он почует флюиды страха. Химия тела — территория хищника. Я бежал, чутко прислушиваясь к непрекращающемуся, едва уловимому шуму. Он чуть удалялся, чуть приближался, отставал, обгонял снова, но был постоянно рядом.

Когда показался просвет меж деревьев, а луна отразилась в широком, перегородившем путь ручье, я замедлил ход, гадая, как быть. Волк — теперь я увидел зверя, упругие мускулы, перекатывающиеся под гладкой, шелковистой пепельно-серой шерстью, — тоже сбавил ход. Ровной, упругой побежкой — мне стало стыдно своей неуклюжей трусцы — он спустился к воде. Не оглядываясь, но, несомненно, зная о моём присутствии, принялся пить. Я вдруг тоже понял, что умираю от жажды. День под палящим солнцем не прошёл даром. Я пожал плечами и следом спустился к ручью. Пил не спеша, искоса разглядывая зверя.

Он был огромен. Всё же ни один волк из тех, что я видел в зоопарках, не мог сравниться с ним. Не менее ста килограммов — я готов был поклясться, он весил не менее сотни килограммов. Морду его до самых глаз покрывали чёрные пятна крови. Волк пил, не обращая на меня ни малейшего внимания. Долго и с явным наслаждением. Он не торопился, делал перерывы между глотками, и тогда капли, срываясь с обнажённых клыков, рисовали круги на тихой глади ручья. В конце концов, я просто замер — вода сочилась сквозь пальцы — и смотрел, как он утоляет жажду.

Когда он поднял наконец голову и взглянул на меня, в его взгляде — жёлтом и безразличном — мне почудилась насмешка. Он встряхнулся, как собака, обдав меня брызгами и заставив зажмуриться. Когда я открыл глаза — его уже не было. Чуть качались кусты, обрамлявшие поляну.

А я так и остался сидеть, заворожённый взглядом этих не злых, не добрых — чуждых человеческому миру глаз. Вода вытекла из ладони, и я почувствовал тянущий от ручья холод. Пришла пора и мне встряхнуться, словно очнувшемуся ото сна псу. Я встал — оказывается, у меня затекли и страшно замёрзли ноги. Пока разминался, думал, как переправиться на другой берег. Ночное купание не прельщало. С другой стороны, рельеф лесных рек прихотлив, если я пойду вниз по течению, то просто заплутаю, поддавшись изгибам русла. Десять минут размышлений так и не смогли склонить меня к переправе. Подпитываемая ключами, вода была арктически ледяной. Я внимательно изучил открывшийся мне кусок звёздного неба… и не смог сообразить, какие же созвездия вижу. Этого ещё не хватало, я был спец в ориентировании на местности, никто в группе не давал показателей лучше, а такие навыки не забываются даже через десять лет после студенческой практики. Всё же это не текст из учебника — это умение, которое выручало меня не раз. Я отбросил сомнения: ручей — это ручей. Если что, я всегда смогу вернуться обратно, по руслу. Я затрусил вниз по течению.