— Вы с папашей давно продумали этот план? По поиску годной кандидатуры на твоё тело? Он слишком быстро согласился подложить тебя под своего врага.

Смотрит на меня, не моргая, словно с какой-то жалостью.

— Видимо да. Ждал, пока ты в рандомный день явишься, штопал меня, подложить хотел…

Встает с кровати, идёт к бутылке с коньком, пьёт ещё, жадно.

Лепит какую-то хуйню. Я не себя имел ввиду. Впрочем, кто сказал, что мне сольют правду. Поделом мне. Сам по яйца в дерьмо вскочил.

Смотрю, как жадно поглощает коньяк. Мне самому нужна доза. Отнимаю бутылку и тоже пью. Настя стоит рядом, я бросаю на нее жадный взгляд. Со стуком ставлю пойло на столик и перехватываю тонкую талию рукой. Вжимаю нежное тело в себя и не даю Насте возможности вырваться. Долго изучаю ее лицо, а потом вновь целую эти сладкие губы.

— Пусти, — рычит, кулаками стучит по груди, — Пусти меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Всеми силами, что есть в ее маленьком, хрупком теле, пытается вырваться. Случайно сбивает бутылку коньяка, та падает, и янтарное пойло льется на ковёр.

— Иди ко мне, я буду нежным, Стася, — целую ее шею, пальцами фиксируя ее затылок, чтобы не вздумала убегать и отворачивать лицо, — прости, если сделал больно.

— Поди к черту, — хрипит с отторжением, вырываясь.

— Ты плохо выполняешь пожелания отца, Настя.

Иду к креслу, в пиджаке ищу мобильный.

— Называй номер отца.

Девчонка мертвенно побледнела вмиг. Подлетела ко мне, вырвала телефон из рук, швырнула в кресло. Вжалась в меня своим телом, пытаясь целовать. Но дрожь и испуг явно ей мешали.

— Называй номер отца, я расторгаю договор. Завтра запущу в дело продажу вашей богадельни с молотка.

Стоит, потерянная и совершенно никакая. Затем как-то, еле-еле, мобилизуется и произносит:

— Ты знаешь, где его номер.

— Номер телефона, Настя, не тупи.

Иду к креслу и беру телефон, чтобы записать номер и наконец-то обрадовать папашу-неудачника.

Бесцветным голосом диктует номер, а затем уходит, оставляя меня одного.

— Одевайся, нас ждут, — отключаю связь, сказав Егорову только одну фразу: договор отменяется, твоя дочь — шлюха.

Настя оделась. Укуталась в махровый халат, как в броню. Но выйти из номера мы не успели. Папаша сам прилетел внутрь.

Он тут же подлетает к кровати, смотрит на простыни, на которой нет крови. В этот момент кровью наливаются его глаза.

— Выйди вон, — утробно рычит дочери.

— Только без истерики. У меня жутко болит голова, Егоров. Ты меня жутко разочаровал. А я нервный, когда люди не оправдывают моих ожиданий. У вас времени до обеда, чтобы убраться из этого отеля.

Он больше ничего мне не говорит. Подлетает к дочери, хватает ее, как тряпичную куклу, и силой вытаскивает из номера с собой.

В пизду Егорова и его дочь шалаву. Сука. Такое разочарование. Знал бы, что распечатана, немного по-другому брал. Эту кинокомедию никогда не забуду, хреновая из Насти актриса, хреновая, но охуительно соблазнительная. Уебан этот Егоров, испортил дочь. Сам виноват, урод.

Иду в душ, мне нужно смыть ее цитрусовый запах в себя. Член вновь ноет, потому что требует эту кошечку. Зачем так рано ее отпустил. Лучше бы доставку смазки заказал и трахал её всю ночь.

На часах полночь, а я до сих пор на взводе. Планы на её красивое тело по пизде. Утром же закажу себе толковую проститутку и с ней вытрахаю всю свою агрессию.

Уснул. Вроде бы уложил голову на подушку, закрыл глаза, открыл и уже утро.

Восемь. Мне нужно кофе. Много кофе и нормальная еда. Довольно резво соскочил с кровати. Нога запуталась в какой-то тряпке. Смотрю вниз — платье Насти. Новая волна неудовлетворения сковала меня.

Душ, сборы и поиски Федора Васильевича. Он ловко организовал мне столик в ресторане. Присаживаюсь напротив и узнаю последние новости.

— Говорите, свалил к нотариусу. Ну, пусть пошевелит мозгами сейчас, если не думал о последствиях перед тем, как делать из меня лоха.

— Он ругал Настю, требовал назвать имя того, кто ее оприходовал до вас.

— В каком смысле? — я напрягся.

— Егоров довольно жёстко говорил с девушкой, я возвращался с улицы в номер, а он тащил ее к себе в апартаменты. Анастасия была белее мела. Не мое дело, парень, но впечатление, что он ее бьёт.

На пороге номера она упиралась, как могла. Папаша при мне себя вел культурно, но что-то мне не понравилось.

— Пиздец!

Я ничего не объясняю Федору.

— За мной, если нужно, вызовете скорую.

Надеюсь, что жива. И если я увижу ее в неприглядном виде, то Егорову не жить. Значит, могла не врать. Где-то я критические ошибся. Впервые мне за столько лет мерзко и страшно.

— Где комната НАСТИ, — обращаюсь на ресепшене к администратору. — Ведите к ней.

Администратор сразу занервничала.

— Виктор Николаевич сказал, что Анастасия Викторовна сегодня не принимает гостей, простите.

— Егоров здесь уже никто. Вы хотите быть уволены с плохими рекомендациями? Сейчас счёт на то, кто вытащит свою шкуру первым.

Чеканю каждое слово, едва сдерживая гнев.

— Я проведу вас, — вздыхает.

Женщина нервно кивает кому-то, чтобы стал на её место, подходит ко мне и ведёт на третий этаж.

Доводит до закрытой двери и оставляет рядом с ней.

Вхожу без стука. Дверь закрывается негромко, но сидящая на стуле перед косметическим столиком девушка дёргается, как от удара хлыстом. Мгновенно кутается в халат, максимально пряча тело, но поздно. Я успел увидеть то, что увидел. А увидел я, как она обрабатывает каким-то кремом темно фиолетовый синяк в районе рёбер, которого не было там вчера.

— Нужно к доктору? — сдерживая бешенство, спрашиваю, как можно сдержаннее.

Не поворачивается ко мне. Понимаю, что противен ей не менее, чем её папаша сейчас.