к губам и давай кормить Алёшу.

Он уже не мог жевать – обессилел. Но она его заставила. Проглотив немного теплой каши, он оживился, даже поднялся и сел в постели. Мама все целовала его и говорила:

– Вот мы и как птички! Так голубки кормят птенцов! Из клюва в клювик! Из клюва в клювик!

И они смеялись. Смеялись! И говорили, – сколько будут жить, этого не забудут! Всем, всем будут рассказывать, как сказку, после войны.

Но теперь-то он не так слаб, он и без маминой помощи сможет подняться. Теперь ему помогает чеснок. Ой, какая это была удивительная находка. В своей собственной квартире, обысканной, переисканной, в которой ничего-ничего съедобного не осталось, даже засахаренной плесени на старой невымытой банке из-под варенья, даже яичной скорлупы. Вы знаете, что в скорлупе есть питательность? Не только присохнувшая к ней пленочка, но и сама скорлупа полезна. Это не просто кусочек извести. Ее можно истолочь и посыпать, как соль, на хлеб.

Переселяясь в комнату Антона Петровича, искали в кухне сковородник, еще раз заглянули за плиту и увидели там головку чеснока. Как она туда завалилась, когда? Вначале глазам не поверили. Голодающим часто видятся разные разности съедобные. Но это оказался настоящий, а не привидевшийся чеснок. Целая головка. А вы знаете, сколько в ней долечек! Посчитайте. Если есть каждый день по одной на двоих, хватит на полмесяца!

Но чеснок нельзя есть просто так, его надо натирать на кусочек хлеба. Тогда самый черствый, самый сырой и непропеченный хлеб становится похожим на копченую колбасу!

И как же они с мамой берегли эту находку! Чтобы и не высохла и не подмерзла ни одна долька. И сколько времени прошло, а еще держится! И вот сегодня Алёша будет есть хлеб, натертый чесноком.

И угостит Антона Петровича. Не чесноком, конечно, а только запахом чеснока. Антон Петрович ни за что другого угощения не примет. Только проведет долечкой по кусочку хлеба и скажет, зажмурившись: «Ох, вкусно!»

Что-то он долго не возвращается с дежурства? Заслышав его тяжелые шаги, Алёша, собрав все силы, поторопился было встать, чтобы не услышать: «Ай, как ты залежался, лежебока, я, старый, уже в очереди постоял и твой хлебный паек получил, вот, пожалуйста, а ты, молодой, все лежишь?»

Как хорошо, что он есть и живет вот здесь рядом, за шкафом. С ним легче, когда он приходит с дежурства и спит днем, можно слышать его дыхание. С ним надежней и ночью, когда знаешь, что, пока ты спишь, он бодрствует на чердаке, на крыше, не дает поджечь дом зажигалками… Сколько их потушил он – и числа нет!

«Хватаю их вот этими старинными щипцами от камина и в ящик с песком – раз!»

До войны он был уже седой, но с розовыми щеками. А теперь от голода стал совсем белый и как бы прозрачный. Мама говорит: «И в чем душа держится». Но душа у него крепкая и хорошо держится. Когда ему особенно тяжело, он «питает» ее «пищей духовной». Читает вслух стихи.

Красуйся, град Петров, и стой,Неколебимо, как Россия…

Много книг сожгли они в печке, но Пушкиным он не жертвует даже ради тепла… Много, много строк запомнил Алёша из того, что читает вслух Антон Петрович…

И он все же пришел. И был сегодня даже не белым, а синеватым. И не разделся и не лег спать, приговаривая: «А я сегодня еще шесть штучек погасил… Дивная ночка была… Ни одного пожара».

Антон Петрович не пожурил Алёшу за лежебокость, он взял его руку и, вложив в нее бумажные пакетики, сказал:

– Сохрани это, мальчик, до весны… Здесь семена…

– Хорошо, – сказал Алёша, – конечно…

– Вот тут твой паек и мой, вы его, пожалуйста, ешьте… Меня на дежурстве кормили… да, да…

– А вы куда, дядя Тоша?

– Я далеко, в пригород… Туда, где у моих родственников полная яма картошки со своего огорода… Ждите меня, обязательно ждите, я много-много принесу, сколько донесу…

Алёша закрыл глаза, представив себе яму, полную картошки, о которой так много рассказывал Антон Петрович…

«Надо дотерпеть только до весны, когда открывают картофельные ямы… Вот оттает земля, иначе не вскроешь мерзлую… Мы возьмем заспинные мешки и пойдем!»

Это была мечта, которой они жили все втроем…

До весны еще так далеко… Но, наверно, Антон Петрович нашел способ вскрыть мерзлую землю… Картошки так хочется! Но почему же он не зовет меня с собой? Разве я так уж слаб? Да, если не зовет, значит, я очень слаб…

Все эти мысли вились в голове Алёши, в то время как старик ласково гладил его волосы, прежде волнистые, а теперь посекшиеся, ставшие жесткими и ломкими…

Алёша задремал под эту ласку и не слышал, как Антон Петрович ушел.

Очнувшись, он ощутил что-то зажатое в руке, вспомнил, что это семена. И стал разглядывать красиво нарисованные на пакетиках луковицы, морковки, свеклы… Ой, а ведь семена съедобны.

Но нет, не станет их есть, хотя их можно было жевать. И черненькие, островатые семечки лука, и похожие на прбсинки семечки салата, и даже угловатые, сморщенные семена свеклы. В них много питательного.

Конечно, если бы их было много, а то щепоточка. А вот если их посеять и вырастить, это же будет целая гора! А вырастить есть где, столько вокруг скверов и дворов. Ого, только копай да сажай!

Пионеры уже взяли на учет будущие огородные площади и всё спланировали, где что сажать и сеять.

Важно дождаться весны, а уж там-то мы проживем! И другим поможем. Надо жить. Если не будет мальчишек, кто же будет копать грядки. Надо проявить силу воли и не сжевать эти чудесные семена.

Есть же в Ленинграде люди, которые хранят знаменитую на весь мир, собранную за долгие годы русскими учеными коллекцию семян пшеницы. Тысячи сортов. Начиная с тех, что обнаружили в гробницах фараонов Древнего Египта, до тех, что нашел академик Вавилов в неприступных горах Памира.

Там их не горстки, а килограммы, центнеры, тонны – пакетиков, пакетов, мешочков, мешков… И все целы. Их стерегут для науки, для будущего люди, умирающие от голода. И не жуют, как крысы. Нет, это люди, они не сдаются. Про их стойкость так хорошо рассказывал Антон Петрович. А какие же там, наверно, хорошие, крупные зерна! Однажды маме на заводе выдали горсть ячменя за ударный труд.

Ой, как же они взволновались, когда собрались этот ячмень съесть. Нельзя же так сразу. Сжевать, и всё. Дикость какая! Ячменные зерна вначале поджарили, потом смололи на кофейной мельнице и целую неделю заваривали и пили как кофе!

Что же это за прелесть, когда пьешь не пустой кипяток, а заваренный хоть чем-нибудь!

Но это все в прошлом, это было еще тогда, когда