Я покупаю подарки в течение всего года, по мере того как мне подворачиваются выгодные предложения.

Редко случается, чтобы я приобретала какую-нибудь вещь для кого-то конкретного. Обычно у меня на примете сразу два или три человека.

Я дарю много подарков. В этом смысле я очень щедрая.

Боюсь, правда, что не смогу припомнить ни одного подарка, который бы я купила в обход своего принципа выгодных приобретений.

Для дочери домработницы моих родителей я купила в Америке куклу Барби, в костюмчике и со всеми полагающимися аксессуарами.

И лишь потому, что в Штатах эти куклы значительно дешевле, а в детстве я мечтала, чтобы папа мне привез такую.

Выгода — это, конечно, здорово, но ведь нужно еще и уметь отыскать красивую и недорогую вещь, нужно обладать достаточным воображением, чтобы решиться купить ее, даже не представляя, кому она предназначена, и потом ее довезти, не поломав, до той страны, где собираешься ее подарить.

Когда моя старинная подруга приезжает навестить меня в Нью-Йорк, она покупает подарки для своей семьи только в музее Метрополитен, хотя любая вещь или игрушка там дороже, чем где бы то ни было. Но ей нужно, чтобы они были куплены в известном месте.

Она прекрасно знает, какое огромное значение имеет «благородное происхождение» подарка: это свидетельствует об искренности наших чувств — внимания, привязанности и уважения — в отношении человека, которому он предназначается.

Я тоже это знаю. Получая подарки, я поняла, что всегда выигрываешь, если сам даришь красивые подарки. Они возвращаются к тебе подобно бумерангу, выражая чувство признательности. Впрочем, в самый последний момент я передумываю. Ведь бутылка, уцененная, но в роскошной коробке, или букет, недорогой, но красивый, точно так же доставят радость.

К тому же это пошлость — оценивать гостя по стоимости подарка, который он принес!

Я никогда ничего не дарила по так называемому списку для новобрачных, в котором просто указывается денежная сумма. Это слишком безлико.

Одна подруга пригласила меня к себе домой на ужин. Полгода назад она вышла замуж, сыграв свадьбу в одном из самых шикарных заведений Парижа. Меня в тот момент не было во Франции, и я ничего ей не подарила. У нее есть все, она абсолютно ни в чем не нуждается; даже не знаю, что бы я могла ей подарить. Я захожу в единственную дешевую лавку на бульваре, где ничего привлекательного днем с огнем не сыщешь. Там я нахожу довольно уродливую, недорогую вещицу — черную вазу.

Ваза, говорю я себе, вещь всегда полезная для людей, которые часто принимают гостей. Черный цвет — это весьма оригинально. В сочетании с разноцветными цветами будет смотреться очень красиво.

Я помню, во что мне обошлась эта ваза — восемьдесят девять франков.

В списке для новобрачных наверняка не было ни одного подарка дешевле двухсот франков. Мне, как подруге детства, было бы просто неприлично подарить ей что-либо на сумму меньше четырехсот франков, даже если я и не была на самой свадьбе.

Стало быть, я сэкономила триста одиннадцать франков.

Однако это утешает меня лишь отчасти, поскольку сам подарок оставил в душе ощущение жгучего стыда, как та кража, совершенная пятнадцать лет назад у врача-психоаналитика.

Подарок неизбежно накладывает на тебя свой отпечаток. Одна моя приятельница, которая всегда покупает только товары лучших марок, воскликнула, развернув мой презент: «Как это мило, ты так добра». «Мило» — вот он, мой уровень. Чуть позже со свойственной ей бесцеремонностью она уточняет свою оценку: «Тебе присуща какая-то дурацкая безвкусица. И все эти жуткие штуковины, которые ты мне даришь, — наглядное тому подтверждение».

Но еще лучше — сделать подарок своими руками. Исходные материалы стоят сущие копейки, а подарок получается в своем роде уникальным.

В течение многих лет я успешно пользуюсь моими не слишком выдающимися талантами, готовя подарки к Рождеству и на дни рождения. Для бабушки карандашом или тушью я рисую картинки, которые помещаю под стекло, предварительно нарезанное в стекольной мастерской, и закрепляю на картоне маленькими дешевыми защипками. Для папы с мамой я пишу романы, которые переписываю в красивые китайские тетради красного и черного цвета.

Дешево и сердито. В лучших традициях журнала «Сделай сам».

Таким образом, я не только не трачусь на подарки, не считая тетрадок и рамок, но еще и получаю море комплиментов: «Она так талантлива! У нее столько дарований!» Мои романы перечитываются, мои рисунки висят в гостиной рядом с настоящими картинами. Мне это представляется вполне нормальным.

Область, в которой я действительно блистаю, и она же единственная, в которой я не жмотничаю, — это детская одежда. Не думаю, чтобы кто-нибудь, у кого нет собственных детей, покупал больше детских вещей, чем я. В этой сфере у меня безупречный вкус: все, что я покупаю, очень красиво. Чаще всего это вещи фирм, которые очень ценятся во Франции. Но, само собой разумеется, это всегда еще и немыслимо выгодные приобретения.

Когда в Париже все сходили с ума по полосатым комбинезончикам Oshkosh, я притащила из Америки целую охапку. Обнаружив где-нибудь на распродаже такой комбинезон, я тут же его покупала. Всегда найдется какой-нибудь ребенок, которому можно будет его вручить.

У меня в запасе куча детских вещей. Случается, я годами забываю их подарить.

Моя мама за бешеные деньги покупает детские вещи фирмы Jacadi, которые при желании можно обменять.

Моя бабушка очень щедрая. И это основная ее черта. Она любит баловать родных и близких всяческими радостями жизни. Всю свою жизнь она проработала именно ради этого — чтобы иметь возможность пойти в ресторан не считая денег и друзей туда пригласить.

Для матушки тоже нет ничего приятнее ужина в ресторане, но необходимость доставать чековую книжку обычно сильно ее удручает.

В некоторых вопросах матушка проявляет себя образцовой скупердяйкой. Например, в еде она не приемлет никаких изысков и никогда не выкидывает остатки. Она говорит, что это из-за войны и несчастных, обездоленных детей всего мира, но поступает так главным образом потому, что из этих самых остатков можно сварганить отличный ужин, а это хоть какая-никакая, а экономия. Едва заслышав, как кто-то из нас открывает холодильник, она выскакивает, как чертик из коробочки, с вопросом, что это мы там ищем. Ей проще выписать нам чек на тысячу франков, чем дать йогурт, зубчик чеснока или горбушку хлеба. У нее никогда не бывает десяти франков или билета на метро, когда тебе надо. Она терпеть не может, когда папа в воскресенье с утра покупает круассаны — вполне достаточно свежего хлеба; или когда мы останавливаемся пообедать в ресторанчике у дороги — это дорого и невкусно. Всякий раз перед отъездом в отпуск она энергично готовит шесть сэндвичей, хотя сама при этом их уже видеть не может.