и под завязку и в стену, и в биомассу, чтобы получить второй ярус дома — сам купол.

И Эрвин не высыпался и не доедал, разрываясь между патрулированием, заработком материалов и взращиваем купола. И уже тогда поговорить было не с кем — друзья, кто не отказались от своих драконов, были далеко. Их разбросали в самые удалённые участки Леса, подальше друг от друга.

Эрвин скривился. Какой-то сегодня странный день… Никогда не было особой радости в изгнании, но сегодняшнее утро просто невыносимо — сплошные горькие воспоминания. Блюдо давно было чистым, Арта внимательно смотрела на человека, облизываясь, а Эрвин всё стоял, опершись о края мойки, и тяжело дышал.

Один.

Один навечно, запертый здесь, в этом уголке Леса, никому не нужный, всеми забытый…

В груди росло желание всё разрушить, сломать, раздавить. Яростно хотелось подраться. Эрвин со злостью стукнул по столешнице, и одеревеневший лист затрещал. Да плевать! На всё плевать!

Отфыркиваясь от сильных эмоций, Эрвин выбежал из купола, ворвался в загородку к дракону и, почти не глядя, набросил упряжь ей на спину. Резко дернул узлы постромков и в один прыжок оказался в гондоле.

Старушка Санна всегда хорошо чувствовала удила и теперь, стоило лишь их тронуть, хлопнула крыльями и взмыла ввысь, будто сама с нетерпением его ждала. Эрвин едва успел схватиться за край, чтобы не упасть.

Санна, будто чувствовала, что именно нужно человеку, и летела так быстро, что, бешеный ледяной ветер выдавливал слёзы из глаз, смывая их к вискам, холодил так, что Эрвин вмиг замёрз. Дыхание сбивалось, гондолу качало так, что пару раз «пожарный» только на рефлексах удерживался внутри. Как удержалась Арта, прыгнувшая в гондолу следом за хозяином, было вообще неясно.

Когда кульбиты сердца пришли в гармонию с кульбитами скачущей по воздушным ямам гондолы, боль в груди стихла, дышать стало легче, и Эрвин чуть натянул повод. Дракониха уменьшила ход, и движение стало более плавным. Вокруг было чистое, яркое, без единого облачка небо, и Эрвин смог осмотреть Лес.

До самого горизонта, до тонкой полоски горного хребта впереди, везде, куда доставал взгляд, расстилались пушистые зелёные холмы крон, сверху похожие на мягкий мох. Ни дыма, ни огня. Святой Лес! Да откуда бы здесь взяться огню? Это же не просто лес, это Великий Зелёный Лес-Прародитель!

Но приказ есть приказ — нужно осматривать территорию, и Эрвин осматривал. Нужно отправлять отчёты в Центр? Да пожалуйста! Будут вам отчёты.

Когда Срединные Альпы превратились из гряды едва видимых пирамидок во вполне различимые вершины, где каждая была особенной и неповторимой, Эрвин натянул повод и заложил вираж к океану. Стоило пройти ещё и над береговой кромкой материка. И это уже не для патрулирования, а для себя. Такая вот маленькая радость службы.

Теперь Эрвин мог дышать ровно — и сердце успокоилось, и ветер не мешал смотреть. Правда, было холодно, но на такой случай в гондоле всегда был теплый плащ из шкур диких животных, и Эрвин вытащил его из-под свернувшейся клубком Арты, натянул на плечи. Вообще отлично!

На случай аппетита, всегда просыпавшегося в полёте или при таких вот эмоциональных встрясках, тоже был запас. И Эрвин им воспользовался, вытащив мешок с едой. Сухие хрустящие брикеты из злаковых, сушёное мясо, усиленная для человека вода — всё, что нужно для счастья. Арта и сейчас не отказалась перекусить, и пока человек впитывал красоту и величие окружающего мира, тихо грызла свою долю.

Океан показался довольно быстро, и там, где округлость планеты уходила за горизонт, стала видна белая полоска — Большой Полярный остров. Посматривая на Лес внизу, Эрвин любовался тем, как на горизонте растёт тонкая белая полоска. Сейчас она казалась тонкой и гладкой, как какое-нибудь хрупкое сладкое лакомство, хотя на самом деле представляла собой огромный остров подо льдом и снегом.

Когда еда приятно осела в желудке, Эрвин свернул к дому, и растущий прямо по курсу Полярный остров с грядой острых скал, бегущих от материка к тому, белому и холодному, остался на траверзе по правую руку.

Жаль! Эрвину нравился этот вид, но нужно было маневрировать с Санной, и всё внимание пришлось обратить на то, что было внизу, под гондолой.

Как следовало ожидать, очагов возгорания ни в континентальном Лесу, ни вдоль побережья Эрвин не обнаружил и повернул дракона к дому. Старушка Санна радовала своей отзывчивостью, ветер, бивший в лицо, яркое солнце, не притенённое Лесом, голубой купол неба над головой поднимали настроение, и даже какой-то кураж звенел в душе, толкая на безрассудство.

Приземлившись, Эрвин отпустил дракониху погулять, поохотиться в Лесу, отдохнуть, и с усилием преодолевая нежелание, как за наказаньем, поплёлся в башенку, что одиноко торчала над маленьким куполом его дома.

Из лотка, сооруженного из сот крупных лесных ос, вытащил почтовый бланк Центра. Эти, из Центра, всегда бланки доставляли в таких количествах, хоть стены башни оклеивай — и внутри, и снаружи. Да уж, бумагу в офисе Дукса не экономили. Для такого дела, как бюрократия, ресурсов Леса-Прародителя, видимо, хватало.

Чернильная ручка — ящерка с бледным и пустым, будто увядшим, хвостиком — приоткрыла глаз, лениво оглядела его, но не сделала ни одного движения. Эрвина бросило в краску: это его вина! Зверёк не ленился, он был попросту голоден до изнеможения — человек редко забредал сюда, и малыш жил впроголодь. Эрвин поторопился и влил так нужную сейчас, живительную каплю сiлы.

Хвостик ящерки сразу затвердел и заострился, потемнел от чернильного сока — маленький зверёк блеснул глазом, приподнял мордочку, показывая, что готов работать. Эрвин вздохнул и записал привычную, много лет неизменную формулу: «Очагов возгорания над патрулируемым районом не обнаружено». Поставил дату, время, своё имя.

Клетку с голубями Эрвин принёс собой. Вынул оттуда одну птичку, прикрепил к лапке ампулку с запиской. Погладил подушечкой большого пальца малышку по блестящим пёрышкам. Сердечко билось заполошно, крылышки подрагивали. Бедняжка, чего же ты так боишься? Дунул легонько, делясь сiлой. Теперь испуганное животное полетит туда, откуда были привезены бумаги, то есть в Центр, к Дуксу. Эрвин подошёл к круглому проёму окошка, выпустил голубя и проследил, как она скрылась в листве ближайшего гигантского растения.

Тяжёлый вздох вновь вырвался из груди — опять в голову лезли мысли о том, что вряд ли его писульки кто-то читает. Эрвин бы точно не читал. Столько лет одни и те же слова. И намного лет вперёд известно, что такими же они и будут.

Настроение, и так не самое лучшее, сразу упало.

А если кто-то и читает, то уж