терновом венке и сложившей в молитве руки Девы Марии, освященные в церкви, где он служил, — подарок Паскаля при положении Констана в назначенную ему роль. Над полкой прибито распятие. Дюмель перекрестился и закрыл глаза, встав перед крестом на колени и склонив голову.

«Господи. Помоги мне, прости меня и пойми меня, Господи… — Взмолился он про себя. — Я не предатель веры. Я не отступаю от Тебя. У Тебя было много последователей, каждый по-своему понял Твои слова и выразил их для других. И всё было благо. Ты и Отец Твой проповедовали любовь ко всем, к каждой твари. Так позволь и мне выразить Твою любовь, что Ты вложил в меня при рождении, но по-своему, к другому, кого Ты любишь так же, как и меня. К Пьеру-Лексену Бруно. Прости меня, Господи, если что не так, и напутствуй».

Дюмель вновь перекрестился. И тут же почувствовал невероятную легкость на душе, словно с нее свалился камень.

В это же время в своей комнате Бруно тоже чувствовал облегчение. Он лежал на кровати, широко улыбаясь. Тело словно парило в небесах, грудь разрывалась от пьянящего чувства. Он был безгранично счастлив. У него есть надежда, что Констан будет с ним. Лексен сделает всё возможное, чтобы понравиться ему и показать, что он настоящий мужчина. Не переставая думать о том, как они с Дюмелем станут близки в соединении душ и тел, юноша извивался на простыне, не выпуская руки из брюк. Он стал практиковать это слишком часто в последние недели, и когда, как и сейчас, казалось, что вот-вот наступит конец, его вдруг отпускало. Бруно разочарованно стонал, высвобождая сухую ладонь. Но верил, что обретет навык до самого главного момента в своей жизни.

Несколько дней спустя

— Мама приглашает вас отобедать с нами. В знак благодарности, что делаете для меня, — запинаясь от волнения, произнес Бруно, глядя под ноги.

— Ты не мог бы поднять лицо и посмотреть на меня? — мягко произнес Констан, улыбнувшись, глядя на склоненную голову Лексена. Тот после прошлой судьбоносной встречи, когда осмелел и поцеловал Дюмеля, получив от него взаимность в желаниях, вообще не понимал, почему ноги принесли его сюда, к церкви. Ведь в то же время его душа вместе с чувствами насильно пыталась отдалиться от этого места, призывая остаться на другом конце Парижа, дома, закрывшись подушкой, прижимая к груди спрятанные от материнских глаз заветные блокнот и карандашный портрет. Но Бруно уже стоял напротив Констана под лиственницей, заложив руки за спину, ковыряя носком туфли камешки, и озвучивал предложение, выдвинутое своей матерью. Он только что пришел и сразу, не здороваясь, не поднимая глаз, вымолвил слова.

Услышав мягкий голос Дюмеля, Лексен оттаял и осторожно посмотрел на него. Тут же забылись тревоги и волнения. Перед ним всего в метре стоял Констан, его мечта, его любовь, его проводник, его спаситель, и ласково смотрел на него. Бруно повторил предложение уже смелее.

— Очень радостно это слышать. Я одновременно смущен и польщен. И принимаю приглашение мадам Элен.

Лексен не сомневался, что услышит именно такой ответ. Дюмель придет не ради его матери, а ради него, Пьера.

Юноша широко улыбнулся и развернулся в сторону тропинки, ведущей через парк. Смешно вздернул бровь и с дурашливым видом обернулся к Констану, так по-шутовски приглашая его на очередную беседу-прогулку, опережая того в намерениях — обычно Дюмель всегда первым указывал жестом, предоставляя возможность прогуляться и поговорить. Констан посмеялся, подошел к Бруно и положил ладонь на его плечо, погладив то ли отечески, то ли любовно. У Лексена вспыхнуло в груди. Он зашагал рядом с Дюмелем.

Глава 4

— Я так благодарна вам, мсье Дюмель! Вы не представляете, как меняется Пьер за время общения с вами! — Элен Бруно буквально светилась от счастья, наливая в бокал Дюмеля красное вино.

— Представляю: с каждой новой встречей я сам вижу заметные перемены, — улыбнулся он, отрезая кусочек от сочной курочки и отправляя его в рот. Лексен дернул уголком губ в подобие улыбки, взглянув на мать, и пригубил немного вина.

— Стал чаще, как раньше, помогать по дому. Где-то прибирать, что-то мастерить и чинить. Самое главное, что я стала видеть его по несколько раз в день: ведь запрется в своей комнате и не выходит оттуда. И общаться стал больше. — Радости Элен не было границ. Она сама забывала пробовать блюда, что приготовила, и последние минуты лишь делилась с Констаном своим счастьем.

— Ну, мам, — буркнул Бруно, просительно посмотрев на мать.

— В чем секрет, мсье Дюмель? Вы совершили чудо! Почти два года врачи не могли ничего сделать, а вы справились всего за два месяца! — Женщина подложила на тарелку Констану бутерброд.

— Секрета здесь и правда нет, мадам. По крайней мере, я не знаю. Дело ли в вере? Всё может быть. Как приобщенный к церкви, отвечу «да». Как обычный гражданин — совершенно не представляю, много от чего зависит. Я бы мог и далее встречаться и помогать Лексену, поддерживать его во всех начинаниях. Вы не будете против? — Дюмель так ласково посмотрел на женщину, что она просто не могла отказать симпатичному молодому человеку, который стал отличным наставником и хорошим другом его сыну, да и не стала бы.

— Конечно, нет. А ты, Пьер? — Элен посмотрела на сына.

— Я, конечно, за, — произнес Лексен, улыбнувшись матери, и сделал вид, что случайно уронил вилку под стол. Он спешно буркнул извинение и полез под скатерть. На покрытом оливковым ковром дощатом полу под столом лежал старый толстый соседский кот, который последние годы приходил в квартиру к Бруно и считал ее своим вторым местом обитания. Он лениво вертел ухом по сторонам, откуда слышал исходящий звук, и медленно возил хвостом по ковру. На появление юноши он никак не отреагировал, равно как и на упавшую пару секунд назад вилку. Пока Лексен делал вид, что шарит рукой по полу в поисках столового прибора, на самом деле смотрел на ноги Констана. Тот был обут в начищенные блестящие тонкие туфли на плоской подошве без каблуков. Его стройные длинные ноги скрывали темные классические брюки без стрелок. Бруно сжал поднятую вилку и, выползая из-под стола, поднимаясь, на время успел задержать свою ладонь на левом колене Дюмеля, слегка сжав его пальцами. Тот в этот момент пережевывал пищу. Внутри кольнуло что-то приятное, он быстро опустил глаза на ладонь Лексена и вновь посмотрел на Элен, которая делилась рутиной, что имеет место на почтовой службе.

— Прошу прощения, я ненадолго… — Произнес Лексен,