и смущение тоже даже сейчас претило отдавать такой приказ. Валерка всю жизнь ненавидел принуждение, и переломить себя не мог. — Хватит, домовой! Ты вот сейчас появлению наследников ну совершенно не способствуешь, уж поверь мне! Но чтобы тебя успокоить, я обязательно напишу завещание. Устроит тебя такое? Если помру — без хозяина не останешься.

— Ну и дурак! — обиженно пробурчал вредный дух. — Кого ты в завещании укажешь? Девку неразумную? Упыря энтого старого? Так я тебе скажу, что будет. Если ты помрёшь, девка вместе с тобой за грань уйдёт, ей судьба такая. Да и этот чешуйчатый надолго не задержится. Вы тут все — одно, все — связаны. Ты как воронка, которая втягивает в себя тех, кто к тебе приблизится, ты меняешь их судьбу одним своим существованием. Даже вон навья мёртвая и та этого не избежит.

Алиса вдруг резко перестала вырываться, и успокоилась.

— А ведь он врать не станет, — повернув к Валерке краснющщую от смущения щёчку, сказала девушка.

— В смысле… да я нормально у меня там всё, ничего выдающегося!

— Валера! Я про судьбу! Домовые такие вещи чуют. Значит, он видит, что наши жизни тесно связаны.

— Ну и чего ты напугалась? — Демьян тоже прекратил смеяться. — Мы же клан. Конечно, мы связаны. И то, что помрём все без князя, и так совершенно очевидно. Мы — новый клан. Мы неизбежно будем мешать кому-то, даже просто тем, что всколыхнём болотце на той стороне. Всем ведь плевать, к добру будут изменения или к худу. Многие захотят, чтобы этих изменений не было.

— Нет, я понимаю, — кивнула яломиште. — Просто никогда раньше не слышала, чтобы домовые пророчили. Они ведь вообще стараются в дела судьбы не вмешиваться.

Обсуждение высоких материй как-то само собой прекратилось, домовой тоже прекратил активное сводничество, и все занялись тем, ради чего вернулись домой. Валерка некоторое время раздумывал, не потребовать ли от домового баню, но решил, что не дождётся, и ограничился душем. После Алисы, конечно, которая выбежала оттуда ещё более красная, чем заходила. Птицын, зашедший туда сразу после неё, тут же понял в чём дело — оказывается, домовой словами не ограничился. Когда уж в помещении появилось огромное зеркало в полный рост — неизвестно, но оно там было. Видимо предполагалось, что налюбовавшись на свои «стати», как выразился домовой, обитатели дома не смогут сдержать возбуждения, и побегут срочно строгать наследников. Судя по следам, Алиса не удержалась — протёрла стекло, когда оно запотело. Птицыну очень живо представилось, как девушка медленно и тщательно водит покрытой пеной мочалкой по мокрой коже, любуясь на себя в это зеркало, и тоже ужасно покраснел.

— Вот ведь сводня! — пробормотал парень, выходя из душа. Хотел приказать вернуть зеркало на место, но не смог себя заставить. Да и глупо было отрицать, что Алиса ему нравится, даже очень. Мелькнула мысль, что теряться действительно не следует, но остановило то, что девчонка, как ни крути, находится в подчинённом положении. «Она ведь, если что, может посчитать, что я имею право, — думал Птицын. — И не откажет именно поэтому. Мне такого точно не нужно! Да она ещё и девчонка совсем — семнадцать лет!» Сны, несмотря на усталость, парню снились совсем неприличные. И наличие поблизости шарика всех оттенков черноты, распространяющего вокруг себя лёгкий, гипнотический флёр тоски и голода парню ничуть не мешало — уже привык, наверное.

Правда, проснувшись, он о шарике вспомнил, как вспомнил и о том, что в лаборатории должен быть какой-то экранирующий сейф. Остальные ещё спали, — даже двужильному Демьяну требовался отдых после вампирского гнезда, — так что Валерка спустился в подвал. И даже сейф нашёл без помощи домового. Выглядел он вполне по-современному, если не считать позднейших дополнений, внесённых самим колдуном. Вся поверхность металлической коробки была густо исчерчена какими-то символами, которые, кажется, ещё и светились слегка в темноте. «Надеюсь, не радиоактивные», — подумал Птицын, и осторожно приоткрыл дверцу, благо пароль нашёлся тут же, на стикере, прикреплённом прямо на дверь. Изнутри, вопреки опасениям, ничего не выскочило, не выплеснулось и не вылетело. Внутреннее пространство сейфа было разделено на множество ячеек, и некоторые из них не были пусты. Какие-то пузырьки, рубиновое ожерелье, кроваво рдеющее в темноте, перочинный ножик самого обычного вида, советский ещё, но когда Валерка не подумав, протянул к нему руку, от ножика потянуло таким кровожадным восторгом и злобной радостью, что парень поспешно отскочил.

— Понял, не дурак! — пробормотал Птицын. — Без инструкции лучше не соваться.

Он достал из кармана чёрный шарик, пару секунд поглядел на него, и уже потянулся, чтобы положить на свободную ячейку… От шарика потянуло такой концентрированной тоской и разочарованием, что Валерке плохо стало.

— Эй! Я ж не навсегда. Просто чтоб тебе не приходилось всё время сдерживаться.

Валерка ожидал, что шарик превратиться в навью, но ничего так и не произошло, вот только тоска ничуть не уменьшилась.

— Ладно. Чёрт с тобой. Не хочешь — не надо. Но имей ввиду — если не сдержишься, я в тебе разочаруюсь!

Шарик «замолк», снова превратившись в странную безделушку, а Валерка, тщательно заперев дверцу сейфа, уселся за компьютером — гуглить, что такое речка Смородина. Информации, на удивление, оказалось много. Правда, только сказки и мифы, ну так и ждать чего-то другого было бы странно. Ожидаемо, река Смородина оказалась аналогом греческого Стикса — Валерка даже не удивился. Почитал несколько былин про богатырей, про берег из костей и Калинов мост.

— Короче, всё равно нифига непонятно. Где этот Калинов мост? Да ладно, пофиг, но хотя бы река-то где? Вряд ли же имеется ввиду что-то, что у нас по земле течёт. Змеи ещё какие-то, Горыныч. Совсем сказки, или не совсем? Так, три заставы на пути в Навь. Чёрные леса, чёрные грязи, а там и Пучай-река с Калиновым мостом. Так. Минуточку. Чёрные леса, да? И змей. Как это знакомо. Там, конечно, не чёрный лес был, а вполне зелёный, но если подумать, чёрный, это ведь синоним тёмного? Тёмный такой лес, даже мрачный, если вдуматься. И Змей, да.

Порыв тут же бежать на границу к знакомому Змею Валерка задавил в корне. Мысль о том, что не всё так просто с этой Смородиной остановила. Судя по сказкам, место непростое, и остаться там навсегда, особенно, если через неё всё-таки перейдёшь, проще простого. Что-то Валерке подсказывало, что прежде, чем туда соваться, лучше закончить все дела.

— И завещание написать, да, — покивал себе парень. — На кого только? Ни у Алисы, ни у Демьяна документов нет. И не сейчас. Если я сейчас начну, так сказать, «завершать дела», меня остальные не поймут. Не хочу их пугать. Но завещание я напишу, что бы там домовой ни говорил. Нет судьбы, как говорил терминатор. Он вон какой здоровый, так что ему я верю больше. Однако придётся ещё немного подождать, — парень достал шарик и внимательно в него всмотрелся, пытаясь почувствовать отклик, — Даже с завещанием дело не быстрое. Да и хорошо бы к самому пути подготовиться, да ведь? Дорога, сама понимаешь, непростая. Сдаётся мне, даже очень непростая. Там вон богатыри некоторые даже жён своих в жертву на куски рубили, чтобы перейти, а у меня и жены нет, да и если будет, я с ней так поступать не собираюсь, прости. Жён на куски у нас в другом городе рубить принято, а я, вроде как, нижегородец. У нас тут обычно по-простому, насколько я знаю. Задушить там, или зарезать… тьфу, вот ведь.

Сценки убийства всплыли в воображении и оказались слишком яркими и даже где-то притягательными.

— Не шали! — строго нахмурился Птицын на шарик, и на всякий случай добавил: — Чур меня!

Вроде отпустило, воображение улеглось, да и сладострастное удовольствие от воображения медленно гаснущих женских глаз куда-то испарилось.

— И не смей делать из меня маньяка! — обиженно добавил Птицын. — Давай уже как-то поуважительнее друг с другом. Я вот о твоих чувствах забочусь, не запираю тебя в сейфе. И рисковать, опять-таки собираюсь!

«Всё, теперь точно отпустило», — окончательно успокоился Валерка, опасливо поглаживая карман, в который спрятал навью. Чем дальше, тем сильнее он опасался это существо. Настоящая жуть, что уж там говорить! Одно дело, когда тебя могут просто убить, и совсем другое, если она может влиять на человека таким противоестественным образом. Птицын вспомнил, с каким восторгом ещё несколько секунд смаковал картины удушения, и его чуть не вывернуло.