Он побежал вслед за мной, догнал и занес кулак, но тут его перехватили наши актеры. Он долго еще вырывался, визжал и брызгал слюной, но я уже разговаривал со сцены с кем-то другим, быть может, менее родовитым, но зато и менее драчливым. А наутро ко мне в гостиницу пришел полицейский чин «по поручению губернатора насчет жалобы господина Закомельского об избиении его в нетрезвом виде».

После моих письменных объяснений барон постарался замять дело. Это было, кажется, единственным ярким моментом моей бледной жизни конферансье в киевском кабаре.

ГЛАВА 2

«А МНЕ НУЖНА ВАША ВЫДУМКА…»

Весной тринадцатого года, окончив университет и сезон в киевском театре-кабаре, я еще сидел меж двух стульев: не решил окончательно, кем же буду — помощником присяжного поверенного или артистом. То есть, я-то решил, но вот отец протестовал…

Почему? Ведь он отнюдь не был чужд театральному искусству, он был литератором, писал рецензии на драматические спектакли, председательствовал в «Кружке» писателей и артистов, участвовал в литературных диспутах… Так почему же все-таки он протестовал против моего стремления на сцену? Потому что хотя я работал в театре, но то, что я делал на сцене (конферанс), смыкалось с эстрадой, а остроумие, как нечто профессиональное, казалось ему нелепостью.

Но однажды, после того как я вел концерт в «Кружке», он сказал мне: «Что ж, раз уж ты решил… Но! С условием: кончай университет. А там посмотрим».

Теперь, в наши дни, когда я читаю в «Комсомольской правде» статьи о том, что родители не должны определять по своему вкусу будущее, «карьеру» своих сынов и дочерей, я всей душой присоединяюсь к не по возрасту мною любимой «Комсомолке»! Ах эта родительская уверенность в своем праве и обязанности «дать ребенку высшее образование»! Все равно какое! Лишь бы высшее! Не удалось на медицинский — иди в палеонтологический! (Есть такой?)

Вот я получил высшее юридическое, а польза какая? Почти никакой, разве что ма-аленькая: в анкетах пишу — высшее! И жить бы мне всю жизнь с этим ненавистным юридическим, если бы судьба сама не толкнула меня на путь-дорогу, по которой я шагаю уже семьдесят пять лет. Поначалу робко: подсматривал, как актеры гримируются (на юридическом этого не проходят!), как режиссеры режиссируют (тоже — не!), подглядывал, как осветители освещают, и все потому, что высшее у меня было не то!

Пусть даже это «юридическое» и «все-таки расширяет кругозор» и «знакомит с истоками культуры», но и расширить и познакомить с этим можно не за четыре, а за полгода!

И тут подоспело предложение, которое решило этот вопрос за меня. В Одессе открывался новый театр миниатюр под названием «Малый театр», и антрепренер предложил мне конферировать, играть и быть… художественным руководителем!

— Но я же никогда им не был!

— А мне нужна главным образом ваша выдумка, — сказал предприниматель Розанов. — Труппа у меня блестящая, народ опытный. Чего вам бояться?

Посоветовался я с друзьями и со своим новым приятелем — главной приманкой грядущего сезона — Владимиром Хенкиным. Он сказал мне:

— Иди! Мы поможем.

И я пошел. А труппа была действительно блестящая!

Елена Михайловна Баскакова — тончайших штрихов художница, она играла и девочек, и старух, и ростановскую Пьеретту, и чеховскую проститутку… Маленькая, стройная, красивая, с чуть хрипловатым голосом, она первой же ролью покорила зрителя. В прессе ее называли «Савиной в миниатюре».

Елена Зелинская — молодая, очаровательная актриса, впоследствии премьерша и любимица публики еврейского театра в Америке.

Ева Яковлевна Милютина, ныне заслуженная артистка республики, была у нас на маленьких ролях, но и тогда уже все понимали, что это будущая яркая сатирическая актриса.

Федор Николаевич Курихин до этого сезона и после него был артистом «Литейного театра» в Петрограде. Характерный актер и комик, он специализировался на исполнении инсценированных рассказов своего друга Аркадия Тимофеевича Аверченко. И в жизни и на сцене он обладал особенным «курихинским» обаянием.

Павел Николаевич Поль, красавец, веселый, удивительно талантливый и разносторонний актер, позже стал артистом Московского театра сатиры, народным артистом РСФСР и много снимался в кинофильмах.

И, наконец, Владимир Яковлевич Хенкин.

Публика любила и театр в целом и каждого из артистов в отдельности. Играли мы два раза в вечер, а по воскресеньям даже три.

Подписывая со мной контракт, Розанов поставил условие: я должен был каждый месяц писать сатирическую пьеску, которая бы… делала полные сборы! Только в молодости можно заключать такие контракты! Но вот представьте себе, я почти выполнил это условие. Четыре такие пьесы я написал.

«Я написал» — не совсем точное выражение: я выдумывал сюжет, писал «костяк», а на репетициях и на спектаклях все это обрастало курихинскими, хенкинскими и моими экспромтами. Вот вам пример.

Приехали в Одессу поэты-футуристы Маяковский, Бурлюк, Каменский. В день их выступления я конферировал у себя в театре и во время антрактов на несколько минут два раза на лихаче заезжал к футуристам. Это было в четверг, а в понедельник у нас шла пьеса-пародия. На афишах было напечатано:

Антрепренер был не промах насчет афиш, и народ валом повалил. На сцене стоял стол, вокруг которого порхали разноцветные детские воздушные шарики, одеты мы были в яркие цветные кофты, лица разрисованы, все — как у настоящих футуристов. Поль изображал Маяковского, а я — Велимира Хлебникова. И если Курихин, игравший Каменского, читал его подлинные стихи, то сидевший в партере Хенкин — он играл скептика-одессита — получил от меня только характеристику и несколько реплик, остальное рождалось на спектаклях: он прерывал меня — я отвечал, я перебивал его — он возражал мне. Удачное фиксировалось и повторялось, за неудачное нас после спектакля «разыгрывали» всей труппой.

Еще пример быстрого сатирического отклика. Вероятно, многие из вас бывали на вечерах «психологических опытов» Вольфа Мессинга или читали его очерки «О самом себе». В первых же строках он энергично отмежевывается от фокусников, которые показывают «сеансы отгадывания чужих мыслей». Одно время их расплодилось довольно много.

Году в двенадцатом-тринадцатом в Киеве появился какой-то человек с иностранной фамилией и русским произношением. Афиша его гласила:

СТРОГО НАУЧНЫЙ СЕАНС ГИПНОЗА!

ОТГАДЫВАТЕЛЬ ЧУЖИХ МЫСЛЕЙ!

НЕПОСТИЖИМО!

Научные профессора в загадочности

Я посмотрел его два раза и подметил прием, с помощью которого он, задавая вопрос, сообщал партнеру слова, нужные для ответа, и составил свой код. Уже через несколько дней мы с Милютиной выступали у себя в театре с «ненаучными и непсихологическими сеансами».

Ева Яковлевна изображала на сцене задерганную полуграмотную девчонку; я — бледнолицый, долгогривый гипнотизер — ходил по партеру, повторял вопросы,