Терять Веру? Нет, это слишком дорогая цена за двадцатисемилетний союз со вздорной и меркантильной Ириной. Вере нужна семья, да и не девочка она, чтобы заниматься конспирацией… И она любит его, любит так, как Ирке и во сне не снилось, – Ирина не умеет любить, она умеет только пользоваться, что и делала все двадцать семь…

Короче, доводы самого убедительного свойства вдруг хлынули в его сознание, как штормовая волна, и вынесли, отступая, весь мусор оттуда.

Он приготовился к разговору. У Ирины любовник, это мощный аргумент. У него, конечно, тоже любовница, но Ирина об этом не знает – очко в его пользу. Он отдаст жене ее фирму, и ей нечего будет возразить. Ирина оценит этот жест!

Но он просчитался. Если бы он посоветовался с Верой, она бы ему объяснила: человек, который пользовался тобой (как и всеми остальными) всю жизнь, никогда и ничего не ценит и не оценит. Ирина будет только пытаться и дальше тебя использовать, до самого конца, до крайнего предела своих возможностей; она будет бороться за каждую копейку, за каждый погонный сантиметр вашего общего материального пространства… Но Анатолий с Верой не посоветовался: хотел преподнести ей радостный сюрприз.

Ирина выслушала его молча. И только под конец сухо промолвила: «Я подумаю над твоим предложением».

Она действительно задумалась, крепко задумалась. Развод – ерунда. Она могла бы выйти замуж за Романа. Ирина Львовна сладко жмурилась, представляя себе, какой фурор произведет сообщение об их свадьбе в обществе. Она и Роман… И платье она себе закажет у Юдашкина… Или у кого-нибудь из французов…

Дура, одернула она себя. О чем думаешь? Сейчас другое на повестке дня: развод. Безусловно, Ирина при разводе получила бы немало, но… Далеко, ох, далеко не все, что могла бы получить. Слишком много скрытых от государственного ока сумм и прочих ценностей водилось в этой семье и в бизнесе, а роскошная квартира в центре принадлежала официально родителям Толи. Он, конечно, повел себя вполне прилично: предложил купить ей квартиру, обещал без споров отдать все ее драгоценности, машину и «ее» фирму со всем тем, что успел в нее вложить. Но Ирина Львовна прекрасно отдавала себе отчет в том, что без постоянных финансовых вливаний и точных советов мужа фирма перестанет существовать через несколько месяцев. И сладкий Роман не спасет ее – не та весовая категория в бизнесе.

Тут Ирина – слишком поздно! – поняла, что опасная Верочка так-таки выиграла битву за ее мужа, опрометчиво отпущенного в свободное плавание. А то с чего бы он стал вдруг заводить разговор о разводе? За этим разговором стоит другая баба, вот что! И скорее всего, эта баба – Вера. Никаких доказательств у Ирины не было, теоретически этой «бабой» могла оказаться любая другая прохиндейка, но… Ирина чувствовала всем своим нутром: Вера. Подлая Верка. И ясно, что ради молодой кандидатки в жены влюбленный старый дурак Толя не станет играть в великодушие и не уступит Ирине ничего сверх уже предложенного списка. А ведь у Ирины Львовны, помимо прочего, теперь была еще и веская статья расходов: Роман…

Вот Ирина и призадумалась, горемычная. Как ни раскладывай, как ни крути, а все получалось, что при разводе она окажется в убытке. С Романом поделилась своей заботой: тот ничем не смог утешить. Имущество по закону – пополам, но Анатолий ей и без того предложил половину; а имущество неучтенное – оно и есть неучтенное, и закон здесь бессильно молчит… «Вот только, – сказал Роман, – если бы ты ненароком стала вдовой… Тогда бы ты получила все ».

Ирина даже испугалась такого поворота мысли. «Уж не убить ли ты мне мужа предлагаешь?» – робко, боясь обидеть своего божественного Романа таким предположением, спросила она.

«Зачем убивать? – Роман ничуть не выглядел обиженным. – Просто не торопись с разводом. Потяни, покапризничай с квартирой… У него ведь сердце больное, ты говорила? Глядишь, и сам концы отдаст…»

…Следовало проснуться. Сон был невыносим, он наглухо заковал его, поместил в тесное, темное пространство, жесткое и неудобное, как гроб. Тело затекло и страшно болело, тупо ныла голова. Следовало немедленно проснуться!

Сознание его в поисках выхода бродило в кромешной темноте, натыкаясь на холодные влажные стены, острые каменные углы и запертые двери. «Ведь где-то должен быть выход! – думал Стасик. – И я должен его найти, чтобы проснуться…»

Но снова холодная круговерть стен, углов и дверей, ведущих в никуда; и долго еще сознание металось в поисках пробуждения и света… Наконец одна толстая занозистая дверь подалась, и Стасик подумал с облегчением: «Все, я проснулся» – и даже открыл глаза…

Но он не проснулся. За спасительной дверью была по-прежнему непроглядная тьма, холод и сырость. Он мог тысячу раз открывать глаза и снова закрывать их – ничего не менялось, из сна нельзя было вырваться, он взял Стасика в плен.

До его слуха донесся стон. Потребовалось усилие, чтобы понять: его собственный стон. Потребовалось еще одно усилие, чтобы понять: он все-таки не спит… Уже не спит.

Дальнейших усилий было бесплодное множество, но все они сводились лишь к констатации: темно, холодно, жестко, и все болит. Продвинуться далее в осознании происходящего Стасик не мог, как ни старался.

Он попробовал пошевелиться. Шевелиться оказалось трудно и больно. Но движение принесло информацию: он лежит вверх ногами. На какой-то наклонной плоскости…

На лестнице.

Стасик вытянул левую руку и пошарил вокруг… Уточнение: он лежит головой на полу, а ногами на ступеньках.

Подтянув непослушные окоченевшие ноги, он принял горизонтальное положение. Повернулся на бок – болит, будто его отбили… Посмотрел вокруг: ничего не видно, тьма.

Стасик осторожно поднялся – сначала на колени, потом в рост. Сильно кружилась голова. Протянул руку в поисках опоры: дотронулся до холодной стены…

Где он, почему и как сюда попал? – эти вопросы были столь безответны, что он даже не силился их себе задавать. Он просто попытался осмотреться.

При ближайшем рассмотрении тьма оказалась не такой уж непроглядной. В противоположной стороне тускло мерцало маленькое подвальное окошко.

Подвал. Он, собственно, так сразу и подумал.

Оторвавшись от стены, Стасик осторожно шагнул. Пол был ровный и, кажется, без всяких препятствий.

Стасик приблизился к окну. Оно находилось достаточно высоко, и Стасик ничего не смог увидеть, кроме косого света отдаленного фонаря. Ночь, значит. Или вечер…

Вдруг вспомнилось: он вышел из дома. Был еще день, светло… Прошел, не останавливаясь, мимо пивнушки – твердый зарок пить пиво не чаще раза в неделю. Странно, однако, что у него привкус пива во рту… Или он все-таки выпил? Потом поехал на Митинский рынок – нужно было кое-что присмотреть для компьютера… Правильно, он еще купил там несколько компакт-дисков для своего интернетовского сайта, которым занимался вот уже второй месяц… Кстати, у него был с собой пакет со всеми покупками. И где пакет? И вообще, что у него в карманах?