Он нахмурился.

– Что ж, может, самую малость... – наконец признался Баттерворт, прежде чем они успели обрушить на Кристофера свои догадки. По их мнению, Джайлс и Кристофер вели беседу об «акцентах» и заказе «пирожных».

Не будь ситуация столь тяжёлой, Кристофер рассмеялся бы над такой нелепой интерпретацией их серьёзного разговора. Вместо этого он мягко улыбнулся.

Он рассказал им, что «акценты» – это двадцать процентов, на которые им кровь из носа необходимо уменьшить издержки; а «пирожные», закупками которых он якобы занимался, оказались не чем иным, как его «невозможно», когда Джайлс сообщил ему о сокращении штата.

Они побледнели от услышанного, а Кристофер продолжил вводить их в курс дела.

– Если у кого-то из вас будут предложения по урезанию издержек, приносите их мне до завтрашнего дня, – сказал он, подводя итог. – За выходные я со всем ознакомлюсь и что-нибудь придумаю.

– Мы сделаем всё возможное, сэр! – сказал Хастингс за всю команду, стараясь, как и всегда, не терять оптимизма.

– Спасибо, – от чистого сердца поблагодарил Кристофер. – Я в вас не сомневаюсь. Но помните, что нам повезло. У нас есть работа. Давайте же не будем её терять.

Затем, в последний раз окинув взглядом своих подопечных, он ушёл обратно к себе в кабинет, захлопнул дверь и поплотнее задвинул шторки. Он не хотел, чтобы кто-то видел, как он садится за стол и в отчаянии обхватывает руками голову.

Только что он поставил своей команде самый ультимативный из всех ультиматумов. Найдите способ сделать невозможное, а не то лишитесь работа. За всю свою взрослую жизнь он ещё никогда не чувствовал себя таким ужасным человеком.

А потом он вспомнил про то, что ему придётся отменить поездку за город.

«Чёрт возьми», – подумал он, издав громкий стон. Вот теперь он точно чувствовал себя самым ужасным на планете человеком.

* * *

На Лондон опускалась ночь. Зажглись фонари, и на мощёные улицы полилось туманное молоко тусклого света.

В департаменте эффективности «Саквояжей Уинслоу» работа шла полным ходом.

Кристофер и его команда трудились весь остаток дня. Им давно было пора разойтись по домам, где их ждали семьи и тёплый ужин. Но вместо этого все они сгорбились и склонили головы над своими столами. Напротив каждого возвышалась куча бумаг. Все мыслимые поверхности были исписаны расчётами, что-то было перечёркнуто, а что-то – наоборот, обведено. Однако никто из них так и не нашёл решения проблемы.

Услышав неожиданный грохот, Кристофер выглянул из кабинета и посмотрел на всех собравшихся в тесном помещении сотрудников. Баттерворт уснул, а его голова плюхнулась прямо на кипу бумаг.

Кристофер вышел из кабинета. Он положил руку на плечо Баттерворта и осторожно потряс его.

– Пора домой, – сказал он. – Оставьте свои предложения у себя столах. Позднее я соберу их.

Кто-то попытался сопротивляться, но попытки были вялыми, и когда Кристофер во второй раз приказал им отправляться домой, все с радостью собрали вещи и направились к лифтам. Проводив их взглядом, Кристофер собрал предложения, которые они оставили, и пошёл обратно в свой кабинет. На сегодня их рабочий день закончился, но Кристофер взглянул на часы и решил – можно поработать ещё несколько часов, прежде чем отправляться домой. К тому времени Эвелин и Мадлен уже, скорее всего, будут спать.

* * *

Кристофер Робин сидел в кабинете до тех пор, пока лежащие перед ним бумаги не стали расплываться перед глазами, образуя некое произведение абстрактного искусства. Он держался из последних сил, и только когда у него самого от усталости голова чуть не упала на стол, решил отправиться домой. Кристофер собрал свои бумаги, сложил их в портфель и потуже его закрыл. Только рассыпать их по дороге домой ему и не хватало.

Дом. Это слово звучало одновременно и чудесно, и страшно. Больше всего па свете он сейчас хотел переступить порог своего дома, повесить пальто и шляпу, а затем упасть в ближайшее кресло и хотя бы пару часиков сладко поспать. Но в то же самое время его страшило то, что утром он проснётся и ему придётся признаться жене и дочери, что он не сможет провести с ними эти выходные – снова!

Ему повезло: некоторая часть его фантазий на тему возвращения домой сбылась. Зайдя в дом, он сумел повесить пальто и шляпу. И он успешно проложил путь по направлению к креслу своей мечты. Но на этом месте фантазии Кристофера разошлись с реальностью. Вместо того чтобы найти забвение долгожданного сна в мягком кресле, он обнаружил у входной двери два собранных чемодана, а в столовой его ждала вовсе не спящая жена.

Эвелин ничего не сказала, когда её муж вошёл в комнату. Он был воплощением усталости: глаза потухли, плечи ссутулены. Она подумала, что Кристофер выглядел поверженным. Такое чувство, что на своих худых плечах он нёс всю тяжесть мира.

Когда она вечером готовила ужин, то вдруг поймала себя на том, что напевает себе под нос песню, под которую они танцевали на свадьбе. От мыслей о предстоящих выходных у неё зарумянились щёки, она почти смогла ощутить себя той же легкомысленной девушкой, какой была, познакомившись с Кристофером.

Тогда всё было так просто, так беззаботно. Тогда не было войны, не было давления со стороны начальства и никто не упоминал слово «эффективность». Они могли в любой момент отправиться навстречу приключениям и находили радость даже в самых обыденных вещах – ведь они были вместе.

Но за последние несколько лет всё сильно переменилось. Мир стал жёстче. Война не пощадила никого. Изменился и её муж, и их брак. Когда Кристофер вернулся домой, он был решительно настроен заботиться о своей молодой семье, но постепенно стал отдаляться. Эвелин пыталась – да и сейчас не прекращала попыток – вернуть в их жизнь былую радость и спонтанность. Но всё чаще и чаще его работа вставала у неё на пути. Готовя ужин и мечтая о грядущих выходных, она лелеяла надежду, что эта поездка станет для них глотком свежего воздуха. Но потом позвонили из офиса, и она узнала, что их небольшому, но жизненно необходимому отпуску не суждено случиться. По крайней мере не в этот раз. У неё защемило сердце – и за Кристофера, и за себя.

Когда Кристофер вошёл в комнату, она подумала, что легче всего было бы сейчас расстроиться, но ведь она по-прежнему безумно любила своего мужа.

– Мадлен хотела тебя дождаться,