Именно тогда Кэт понемногу начала пропадать. Время от времени она присылала мне подозрительно веселые сообщения, однако большинство моих эсэмэсок оставались неотвеченными, а мои сообщения по электронной почте – непрочитанными. В моменты наиболее тяжелых приступов паранойи я начинал думать, что, возможно, Кэт с самого начала планировала все это. Что, возможно, она и из Нью-Джерси уговорила меня уехать именно потому, что я не входил в ее общее устройство вещей. Я начал слегка безумствовать в плане компьютерной слежки. Я настроил Гугл-оповещения о появлении ее имени в Сети. Я исследовал ее полумертвую ленту в Инстаграме на предмет скрытых сообщений. (Последним, что она там выложила, была серия фотографий, посвященных домашним усовершенствованиям, которые затеял ее новый отчим. В картинках не было ничего особенно интересного – просто куча электроники и кабелей.) Она месяцами ничего не писала в Фейсбуке, поэтому я принялся следить за профилями наших общих знакомых, ища какие-нибудь намеки. Мне удалось обнаружить знакомую копну медно-рыжих волос на заднем плане нескольких фото с какой-то вечеринки – и это было все. Кэт была жива, но двигалась слишком быстро, чтобы попадать в поле зрения камеры. Я продолжал ей писать, порой отсылая по три имейла в день. В последний раз, когда Кэт ответила на мое письмо, она сообщила, что ей необходимо больше свободного пространства. Ее ответ состоял из одной этой фразы.

Все, что, как мне казалось, я знал о мире, разваливалось на куски и собиралось в новую конструкцию. Кэт была моим краеугольным камнем; без нее я больше не понимал, где я нахожусь. И мне стало на все наплевать. Я перестал ходить на уроки: оставался в общежитии, играя в Assassin’s Creed со своим соседом по комнате, чокнутым украинцем по имени Элвис. Он коллекционировал игрушечных роботов и имел весьма смутное представление о человеческой расе.

Затем, проснувшись однажды утром четыре месяца назад, я обнаружил в Гугле оповещение: имя Кэтрин Фоули наконец всплыло в Сети. Брокенхерстская местная газета сообщала, что предыдущим вечером ее арестовали за то, что она угнала внедорожник своего отчима и въехала на нем в чей-то декоративный пруд с японскими рыбками. В полицейском рапорте фигурировал вымокший недокуренный косяк, обнаруженный под педалью газа.

Фотографий к статье не прилагалось, но я без труда отыскал несколько в Сети. До сих пор удивляюсь, что они не заполонили весь интернет. Черный внедорожник ушел в воду по самые задние дверцы, и пухлые золотистые рыбки-кои вплывали и выплывали из открытых окон. Оставшаяся половина автомобиля торчала над поверхностью практически вертикально. Это была поистине впечатляющая иллюстрация небрежного обращения с транспортным средством.

Пролистывая изображения внедорожника Уэйна Гибсона, я все время вспоминал тот судьбоносный день, когда впервые наткнулся на «Гангстеров Кэрролл-Гарденс». Один взгляд на Кишку – и я понял, что это мой дед. Мне не было необходимости читать подпись или связываться с местным генеалогическим обществом; я просто знал. Точно таким же образом я сразу понял, что авария, на которую я смотрел в Фейсбуке, не была случайностью. Я не мог бы объяснить почему, но во мне не было и тени сомнения, что Кэт разбила автомобиль своего отчима намеренно.

Почти каждые выходные Элвис ездил домой повидаться с родителями. У него имелся подержанный «Фольксваген», который он держал за пределами кампуса. Наверное, мне следовало бы с большей подозрительностью отнестись к его предложению одолжить мне машину в обмен на позволение использовать мой компьютер, но на тот момент я был готов отдать ему и собственную почку в придачу, если бы он попросил. Я вручил ему компьютер и пустился в семичасовое путешествие до Нью-Джерси.

Подъехав к дому Кэт, я вначале решил, что спутал поворот. Великолепный дом, обнаруженный мной посреди леса, вовсе не был похож на ту лачугу, которую я помнил. Его выкрасили в белый цвет, а окружавшие его низкорослые северные сосны срубили. Каким-то образом им удалось также поднять фундамент, так что больше не казалось, будто дом уходит в землю. Я постучал в дверь, и мне открыл отчим Кэт. Он приветствовал меня тем самым взглядом, который я видел на свадебных фотографиях. Это был плотно сбитый, жилистый крепыш – на шесть дюймов ниже меня и на тридцать лет старше. Однако я знал, что он почти наверняка способен мне накидать, и видел, что ему не терпится попробовать.

Он вежливо сообщил, что Кэт в данный момент находится под домашним арестом и не может встречаться с друзьями. Она связалась с плохой компанией, объяснил он, и ей нужно побыть одной, чтобы привести голову в порядок. Я заверил мистера Гибсона, что не принадлежу ни к какой компании, ни к хорошей, ни к плохой, и что я ехал сюда целый день с одной лишь целью: увидеться с его приемной дочерью.

– Я знаю, кто ты такой, сынок, – помнится, сказал он мне. – И не думаю, что Кэтрин хочет тебя видеть. Тебя не было в здешних краях несколько месяцев, и возможно, будет только к лучшему, если ты и впредь будешь держаться от нее подальше.

Должен признать, на пару секунд меня зацепило. Это было, пожалуй, худшее, что я мог услышать. Однако, хотя каким-то краем своего существа я был склонен поверить ему, было что-то неправильное в том, что это исходило из уст мистера Гибсона. Да черта с два, Кэт никогда в жизни не стала бы делиться своими чувствами – каковы бы они ни были – с человеком, который выглядел так, словно он вторгался в страны третьего мира ради развлечения. Поэтому я спросил, не могу ли я перемолвиться парой слов хотя бы с Линдой. В ответ я услышал, что «миссис Гибсон» нет дома, хотя это было полнейшей чушью – уже перевалило за семь часов вечера, и с кухни до меня доносились запахи Линдиного фирменного рагу. Я сказал, что с радостью подожду, на что мистер Гибсон ответил, что это будет неблагоразумно с моей стороны. Когда я уселся у них на крыльце, он вызвал полицию.

Далее на сцене появился офицер Робинсон. Я был уверен, что мне наконец-то выпало хоть немного удачи – до тех пор, пока они не приветствовали друг друга по именам. Офицер Робинсон (Лесли Робинсон, как я теперь знал) отвел меня в сторону, чтобы поговорить «как мужчина с мужчиной». Он сказал, что ему, конечно же, ужасно жаль слышать о разрыве наших с Кэт отношений и что я даже не представляю, насколько он разделяет мою боль. Ему тоже довелось на его веку быть брошенным пару-тройку раз, и теперь он знает, что «порой мужчина должен просто уйти».

– У нас с Кэт не было никаких отношений, – заверил я его.

Он только рассмеялся.

– Может быть, вы не хотели этого обнародовать, но… Неужели ты думаешь, что я настолько стар, чтобы не понять, когда молодой человек влюблен?

Выражение его лица было настолько слащавым, что меня чуть не стошнило прямо ему на ботинки. С трудом удержав на месте содержимое своего желудка, я поклялся, что прибыл в Брокенхерст совсем не для того, чтобы завоевать сердце Кэт. С ней что-то не в порядке, повторял я снова и снова – однако не мог предоставить никаких доказательств. Каким бы сильным ни было мое отчаяние на тот момент, у меня не настолько поехала крыша, чтобы сообщать полицейскому о том, что моя лучшая подруга намеренно разбила чужой внедорожник.