Вскоре Джаггер и Тэйлор вместе с двумя другими одноклассниками, Бобом Беквитом и Алленом Этерингтоном, создали группу Little Boy Blue and the Blue Boys, в которой Мик стал главным вокалистом. Родителям Мика его попытки выговаривать слова так, как будто он вырос в дельте Миссисипи, по словам Евы, казались «ужасно смешными. Мы изо всех сил старались не расхохотаться».

Но прическа сына смешной им не казалась. Несмотря на то что его кумир Бадди Холли носил очки в толстой оправе и строгие черные костюмы, благодаря чему выглядел как занудный антагонист Элвиса Пресли, Джаггер решил во что бы то ни стало отрастить волосы.

«Он меня просто шокировал, – вспоминала Ева. – Пусть даже по современным стандартам его волосы и не были особенно длинными. Но когда я увидела, что они уже закрыли уши, то пришла в ужас». В конце концов она настояла, чтобы Мик позволил ей слегка подровнять свою челку. Не выдержав этой процедуры, Мик расплакался и убежал.

Узкие джинсы и длинные волосы были далеко не единственными атрибутами нового образа бунтаря. Словно решив, что внешнего вида мало, чтобы разозлить директора Хадсона, он принялся ставить под сомнение капиталистическую систему в целом и антикоммунистическую риторику британского правительства эпохи холодной войны. Когда парламент голосовал за отмену всеобщего призыва, Мик подговорил товарищей выйти из Объединенного кадетского корпуса Дартфордской грамматической школы.

Баскетбольная команда его тоже больше не интересовала. «Джаггер был средним игроком, – говорил тренер команды Артур Пейдж. – И вообще, если Мик в чем-то не добивался успеха сразу, то он сдавался и переходил к чему-то другому».

Но перед тем как он окончательно забросил баскетбол, с ним произошел случай, повлиявший не только на всю его последующую жизнь, но и, возможно, на историю современной музыки. Во время особо бурного матча Джаггер столкнулся с игроком из команды соперников и откусил себе кончик языка. Кровь брызнула на футболку; не успел Мик прийти в себя, как он проглотил откушенный кончик.

Целую неделю после этого он не разговаривал. «Все мы думали, неужели он никогда больше не запоет», – сказал Дик Тэйлор, вспоминая о волнении, которое охватило членов его группы. Когда же он наконец открыл рот и запел, все ахнули от удивления. Вместе с кончиком языка исчез и внешний лоск среднего класса. Теперь его голос звучал как грубый и шероховатый голос парня с улицы.

«Он звучал так странно – ну, то есть как звучит сейчас, – сказал Тэйлор. – Этот случай полностью изменил его произношение. Откусить кончик языка – наверное, это было лучшее, что случилось с Миком Джаггером за всю его жизнь».

Несмотря на новый акцент и образ бунтаря, Мик не утратил увлечений настоящего интеллектуала. Он продолжал интересоваться классической литературой – любимыми его поэтами были Блейк, Бодлер и Рембо; читал он и биографии политических деятелей девятнадцатого века, таких как Бенджамин Дизраэли, Уильям Гладстон и Авраам Линкольн.

Эту сторону своей личности он старался скрывать от окружающих. Вместо этого он хвастался перед товарищами своими победами над представительницами прекрасного пола. Он наконец-то вступил в один из школьных клубов – фотографический, исключительно с целью лапать девочек в темной комнате, судя по его заверениям. Также он утверждал, что после школы заманивал девчонок на пустырь, чтобы тискаться и целоваться. Как вспоминал его друг Клайв Робсон: «У Мика была та еще репутация».

Бахвальство, бесстыдное бахвальство. Никаким ловеласом Мик не был, и девчонки по нему не сохли. «Было несколько мальчишек, по которым мы сходили с ума, – вспоминала одна из них, – но Джаггер точно к ним не относился. Вообще-то мы считали его страшненьким».

Но вскоре Джаггер нащупал стопроцентный способ привлечь к себе женское внимание. Ева решила подзаработать, распространяя косметику Avon, и когда родители уходили из дома, Мик приглашал какую-нибудь знакомую, чтобы показать коллекцию матери.

Сидя за туалетным столиком Евы, Мик и очередная знакомая дружно хихикали, разрисовывая друг друга. «Ему очень нравилось, когда я красила ему губы помадой или подводила глаза, – вспоминала одна из его тогдашних платонических подружек. – Тогда мне это казалось странным, но нам было весело». Потом она призналась, что, по крайней мере для нее, встречаться с Миком было все равно что «проводить время с одной из подружек».

Несмотря на косматую шевелюру и довольно нетрадиционный способ знакомиться, Мик не терял надежду разбогатеть – причем не как артист, а как бизнесмен. Приняв решение поступать в престижную Лондонскую школу экономики, из стен которой вышли такие выдающиеся выпускники, как Дэвид Рокфеллер, Джордж Сорос и Джон Фицджеральд Кеннеди, Джаггер последние месяцы в школе усердно занимался и готовился к экзаменам. Среди двадцати пяти учеников в классе ему удалось занять двенадцатое место, и это, по всей видимости, убедило строгого директора написать ему рекомендательное письмо, что тот сделал с крайней неохотой.

«Джаггер в целом неплохой юноша, – писал мистер Хадсон, – но незрелый и медленно взрослеет. Хорошее его качество заключается в настойчивости, с какой он преследует поставленную цель… он может добиться некоторого успеха в выбранной деятельности, хотя маловероятно, чтобы он достиг особых высот». Несколько лет спустя Хадсон жалел, что написал даже такую сомнительную рекомендацию. «Чем более знаменитыми становились «Роллинги», тем сильнее Хадсон ненавидел его», – вспоминал учитель Уильям Уилкинсон.

И все же экзаменационных баллов и рекомендации Хадсона хватило Мику, чтобы получить государственную стипендию для обучения в Лондонской школе экономики. Впервые он всерьез поверил, что ему удастся покинуть столь ненавистный Дартфорд. «Для жизни в пригороде характерны зависть, слухи и мелочность, – сказал он однажды. – Я все это ненавидел и был рад сбежать, хотя бы на несколько часов в день».

Родителям, конечно, он ничего такого не говорил. Он продолжал помогать Еве по хозяйству и выполнять приказы отца. «Он все еще не смел выйти из дома, когда отец кричал ему, что он не сделал отжимания или не поднял столько-то раз гантели, – вспоминал Дик Тэйлор. – И он падал на колени и начинал отжиматься! Вроде бы уже взрослый человек, но я ни разу не видел, чтобы он подумал ослушаться своих родителей».

Помимо прочего, они настаивали, чтобы Мик сам оплачивал свои расходы. В то лето Джаггер зарабатывал примерно 15 долларов в неделю в психиатрической лечебнице Бексли. Позже он говорил, что Бексли был рассадником «медсестер-нимфоманок и таких же пациенток», которые пытались соблазнить молодых медбратьев. Похоже, Мик больше опасался медсестер, чем пациенток, потому что одной из них, темноволосой итальянке, только недавно перебравшейся в Англию, удалось затащить его в кладовку, где, в окружении простынь, швабр и уток, Мик потерял невинность стоя.

Как и везде, первокурсники Лондонской школы экономики с головой погружались в бурную студенческую жизнь. Но не Мик, который поначалу держался поодаль и как будто стеснялся развлечений. «Почти как отшельник, – сказал один из них. – Те, кто приезжал из пригорода, часто договаривались переночевать у друзей в городе, но он всегда отказывался от таких приглашений».