Кёгокудо наконец прервался, чтобы перевести дух и сделать глоток остывшего слабого чая.

– Довольно жестоко с твоей стороны так говорить, – возразил я, хотя истинное положение дел состояло в том, что, хоть и ошибаясь в некоторых деталях и не будучи совершенно правым, он не был и совершенно не прав. В тот момент я был уже готов оставить этот разговор, но мой друг еще не закончил.

– Это с твоей стороны довольно жестоко – пытаться использовать меня, зная, насколько отвратительны мне подобные нелепые домыслы. Каким-то образом все, что я рассказываю тебе, в конечном итоге превращается под твоей кистью в истории о призраках, одержимости и злобных мстительных духах.

– Но разве ты сам не любишь подобные истории?

– Я никогда не утверждал обратное. Конечно, я очень люблю истории о призраках как произведения изобретательного воображения. Мы должны изучать сказки и народные предания для того, чтобы понять культуру и духовную жизнь наших предков. Но за многие годы все эти вещи утратили свое изначальное предназначение. Истории о призраках, которые рассказывали жители горных деревень в эпоху Эдо, собираясь вместе по вечерам, в корне отличаются от современных городских легенд и историй о привидениях. Для современного человека сверхъестественное – это просто нечто, что он не способен понять. И было бы неплохо, если б люди просто остановились на этом, признав свою неспособность объяснить некоторые явления, однако вместо этого они принимаются неверно толковать все подряд, придумывая фантастические рациональные обоснования, чтобы разобраться во всем этом, и вместо этого только все еще больше запутывая. Однако объяснять все непонятное наличием у человека души, способной действовать отдельно от тела, – большая ошибка. Что касается меня, то я не желаю иметь никакого дела с глупостями, которые подливают масло в это пламя.

– И тем не менее в свободное время ты изображаешь из себя экзорциста. Я слышал, что ты в этом весьма преуспел.

В качестве подработки Кёгокудо действительно занимался знахарством и экзорцизмом: проводил обряды цукимоно-отоси, или избавления от одержимостей – цукимоно, овладевающих людьми, изгонял злых духов и все в этом роде. В сущности, это было естественным продолжением его работы священника, но то, чем он занимался, имело довольно мало отношения к Синто[13]. Скорее, мой друг практиковал необычный вариант экзорцизма, который он всякий раз видоизменял в соответствии с конкретными особенностями учения, которое исповедовал каждый из его клиентов. Он обладал внушительной репутацией и был чрезвычайно известен в этой области, однако крайне редко снисходил до обсуждения этой необычной профессии со мной.

Прошло несколько секунд.

Мой друг ничего не говорил, однако его лицо выражало скорее удивление, нежели раздражение или гнев, и я чувствовал, как мало-помалу усиливается мое любопытство, похожее на крошечное кусачее насекомое. Я всегда хотел подробно расспросить Кёгокудо об этой его работе, так что теперь решил воспользоваться представившейся мне возможностью и вытянуть из него историю, хотел он этого или нет. Если б я только мог как следует вывести его из себя – тогда, возможно, сгоряча у него развязался бы язык и у меня получилось бы вынудить его рассказать мне что-нибудь конкретное.

Так что я продолжил его провоцировать:

– А что, разве это не так? Разве это не твоя работа – размахивать палкой[14] или чем там еще, когда в кого-нибудь вселяется демон-лиса или мертвый ребенок возвращается с того света, чтобы преследовать свою мать? Не думаю, что в твоем положении можно насмехаться над людьми, рассуждающими о призраках.

Есть люди, которых можно назвать обычными любителями по части бросания испепеляющих взглядов, но Кёгокудо был широко признанным и единственным в своем роде мастером этого искусства. В тот миг он одарил меня одним из подобных взглядов.

– Сэкигути-кун, в отличие от ни на что не годного вздора, который ты ежедневно кропаешь для своих газетенок, религия – это в высшей степени логичная вещь. Людям свойственно сосредотачиваться на ее эксцентричных сторонах – тайнах и чудесах сродни зрительным галлюцинациям – настолько, что мы склонны думать, будто религия – это нечто неприятное и даже зловещее. Современный мыслитель, рациональный и логичный до мозга костей, усматривает в религии лишь то, что не согласуется с естественными науками, и воротит нос от религии в целом. Но ошибочно считать все кажущиеся нелогичными аспекты религии простыми иносказаниями и аллегориями. Если б все было так просто, то священники могли бы использовать вместо этих туманных притч множество других историй, которые гораздо проще для понимания, и религия вполне могла бы обойтись всей этой выдуманной благочестивой чепухой.

– Я не очень улавливаю смысл. К чему ты клонишь? Ты даже не ответил на мой…

– Я уже подхожу к этому, наберись терпения, – сказал Кёгокудо, заставив меня замолчать. – Ты можешь назвать это полетом фантазии, плодом воображения, отмахнуться от этого, как от сплошного вранья, или же можешь заклеймить все это морализаторством и дидактикой, но ничто не изменит того факта, что религия существует. Наконец, есть те, кто, не веруя, называет верующих дураками, в то время как верующие считают атеистов просто кучкой бесполезных неудачников. Моя работа состоит в том, чтобы построить мост между этими двумя непримиримыми сторонами. Кто угодно может излечить от одержимости – хотя верующие так вовсе не считают. А ученые убеждены, что подобные вопросы даже не имеют смысла. Каждая из сторон закрывает глаза на то, чего она не хочет видеть, для удобства предполагая, что этого попросту не существует. Поэтому они не способны преодолеть недопонимание и разногласия.

– Все это донельзя абстрактно… Позволь мне кое-что прояснить. Ты говоришь о том, что мы должны научиться научно анализировать вещи и явления, которые до настоящего времени считались ненаучными, что наука может использоваться для снятия одержимостей и избавления людей от проклятий? На мой взгляд, все это звучит как многословное описание той же парапсихологии – той самой «духовной псевдонауки», над которой ты сам же совсем недавно насмехался, называя глупостью.

– Это не так. Наука по самой своей природе должна быть универсальной. Если ты производишь один и тот же эксперимент в одних и тех же условиях, ты должен получить один и тот же результат. Однако сердце, дух, душа, боги и будды существуют по совершенно иным законам. Даже если человек принадлежит к той же секте той же религии, что и ты, его вера все равно будет отличаться от твоей. Это просто не та категория вещей, с которыми может справиться наука. Как можем мы надеяться понять, что такое сердце или душа, когда мы даже не понимаем всех тонкостей физиологической работы мозга? Душа – это единственная часть человека, не подвластная науке. Вот почему словосочетание «духовная наука» – это бессмыслица.