Опасность миновала, и гном сразу ожил.

— Эй, олухи! — обратился он к страже. — Вы, вы! Вам говорю, болваны! Сотника сюда, да поживее! Да зевак разгоните, БЫСТРО!!!

Зевак вокруг и впрямь обнаружилось преизрядно. Стража вяловато двинулись отпихивать их копьями, те так же неспешно потекли с места на место, а из-за безопасного уголка в отдалении вальяжно выплыл сотник. Был он облачён в изящный панцирь с золотой насечкой и вооружён тонкой рапирой в изукрашенных ножнах. Вдобавок сотник был красив, высокомерен и беспробудно глуп. Какими путями он добрался до чина сотника, Тиффиусу было страшно даже предположить. Кажется, дело было в заслугах его семейства перед Орденом. И то, не желая позорить свои элитные отряды такого рода сокровищем, заправилы Ордена закатали старину Эразма сюда, на край мира. Расхрабрившийся ввиду явной несостоятельности гоблина сотник едва ли не вприскочку подпорхнул к Наместнику и подал руку в щегольской перчатке. Гном за неё ухватился, едва не повалив хуманса, и с трудом воздел себя на ноги.

— Что делать с варваром, почтенный наместник? — елейным голоском осведомился сотник. — Смею ли предложить принятую в иных метрополиях меру от таких вот незваных гостей — сажание на кол? Либо, может быть, в петлю? Головы рубить, как я помню, положено только лицам дворянских кровей, да и топор тупить — гоблины, знамо дело, народ дюже прочный…

Гном подумал, поглядел на Панка. Генерал, как истинный герой, безмятежно дрых. Ха, варвар?.. Генерал всё же, и вон на поясе не иначе как дворянская золотая цепь (и почему на поясе?! Сползла?). Да и толстая пергаментная газета Ордена приходила Тиффиусу по воздушной почте каждую неделю. Кое-что о генерале Панке Наместник знал, и знание это было неутешительное. Вот будет штука, если завтра выручать этого генерала из заключения или там мстить за его безвременную кончину примчится весь его боевой расчет — полторы дюжины звероподобных детин в железе с ног до головы да пара колдунов-дестройеров, плюс дракон, дышащий огнём, плюющийся кислотой и, пардон, очень метко справляющий нужду прямо на лету… А система ПВО ни к чёрту. И сотня лоботрясов вон уже смекнула, что к чему, и от следующего гоблина разбежится, как свора зайцев от горного волколака. Нет, обращать на себя гнев общественности не резон. А вот ежели подойти к делу хитрецой…

— Нет, Эразм, — пробурчал Тиффиус с почти натуральным омерзением. — Не к лицу нам, смиренным гулгитам, проявлять кровожадие. На коня — и вон из города. По Южному, понятное дело, тракту.

Эразм покривился. В гулгиты его не приняли ввиду исключительной тупости. Догматы Ордена были сформулированы столь хитроумно, что определить, присуще ли действительно его членам упомянутое кровожадие, было задачей не из лёгких.

— Итак, — объяснил Тиффиус терпеливо, — на коня. Чтоб ничего не пропало. Он и поймёт, что зла ему здесь не желали, он порядок нарушил, мы его выставили, все честь по чести, а обществу таковая либеральность шибко по сердцу. Уразумел?

— Нет, — признался сотник застенчиво.

— Ну, и не поймёшь. Туп, аки сей гоблин, добро бы ещё мечом так же научился… А в гулгиты метишь, голова пустопорожняя. Выполняй!

— Слушаюсь, — ответствовал Эразм удручённо (он давно уже мечтал провести показательную казнь). — Эй, вы двое! Взять тело оное и на коня водрузить, да покрепче утвердите, не то свалится ещё, а Ордену Всеблагого Гулга через это позор ужасный грозит — верно я понял, почтенный Наместник?

Тиффиус сокрушённо вздохнул и сказал только:

— Меч вернуть не забудьте, жульё…

Стражники, не обременённые политическим мировоззрением, бездумно сложили щиты и приступили к исполнению приказа. К чести генерала Панка, вдвоём его тушу они не смогли приподнять больше чем до колен и, только задействовав ещё двоих, ухитрились взвалить бесчувственного гоблина на седло. Избрали они почему-то каурого коня, который был привязан задним и уж конечно никак не мог задавать темп. Генерал так и не почувствовал, как его вывозили через Главные ворота, как гнали плетьми коней, как кони долго трусили по утоптанной дороге, как оставался позади гоблинский оплот, лишённый самой своей сути, а равно и довольно спорного своего достояния — гоблинов…

Магистр же Тиффиус, вернувшись в свою башню, первым делом для успокоения нервной системы угостился сладким пирогом с яблоками и кружечкой тёмного южного пива, а затем уселся за письменный стол, придвинул к себе лист пергамента, взял перо и сочинил послание такого вот рода:

Дорогой Коальд!

В знак высочайшего благоволения к тебе и достойному твоему роду Орден Великого Гулга имеет сообщить тебе нижеследующее:

Побывав в Хундертауэре, отправляется Южным трактом в иные земли гоблин Панк, именующий себя генералом. Зная о нелюбви твоей к этому недостойному племени и подозревая гоблина того во взаимности, сообщаю, что из Хундертауэра он отбыл после полудня третня сей седмицы. Коли поспешит, так может достигнуть твоих владений к ночи. Гоблин сей — личность неприятная и опасная сверх всякой меры, а кроме того, имеет при себе изрядно злата, коему рачительный сеньор наверняка найдет лучшее применение, нежели безродный бродяга. Полагаюсь на твою безмерную мудрость, а от себя смею заверить, что Хундертауэр не был обрадован визитом вышеозначенного Панка, и я лично буду безмерно благодарен всякому, кто избавит вверенные мне владения от дальнейших такого рода посещений.

С безграничным почтением

Наместник Ордена Гулга в Хундертауэре

Тиффиус

P. S. Я полагаю, искушённому в политике мужу, каким ты, вне сомнения, являешься, не стоит напоминать о строгой конфиденциальности этого послания.

Гном старательно перечитал сочиненное, покивал, оценив собственный гладкий слог и непревзойденное хитроумие. Поставил в конце личную закорючку, подул, высушивая чернила, свернул лист в трубочку, запечатал должностной печатью. Подумал, отломил печать и скрепил трубку обычным шнурком — нечего разбрасываться официальными документами.

— Прощайте, генерал Панк, — процедил Тиффиус со злорадной улыбочкой и громко потребовал почтовую птицу, а также заливного поросёнка и графинчик лурестанского винца.

…А когда генерал Панк с трудом разлепил словно залитые липучей смолой веки, ему захотелось прыгать от радости и вообще вести себя подобно юной бестолочи, перепившей по неопытности горячительного: над ним маячила фигура, в которой безошибочно угадывались родные гоблинские черты. Страшный сон кончился! Фигура насвистывала и шмонала по генеральским карманам, а большего в лесном сумраке было не разобрать. Единственный еле различимый лучик, пробившийся через сплетение ветвей, отражался от золотой дворянской цепи Панка. Долгожданный собрат держал её в зубах и покачивал ею, как маятником, словно аккомпанируя собственному бездарному свисту. На душе у генерала потеплело — свой в доску брат-мародёр! Как же это по-гоблински — походя обшарить карманы сражённого кем-то ещё героя! Хумансы гнушаются, кивают на любимых своих эльфов, придумали даже хитроумное словечко «благородство» — трезвый гоблин и не выговорит. А того не понимают, что эльфы по карманам не шарили исключительно по недомыслию — сами они одежду носили без карманов, ну и забывали, как правило, что у кого-то другого они могут и иметься.