— О какой сумме золота идет речь?

Череп хлопает в ладоши.

— Если все вы продадите по двести килограммов каждый, этого хватит, чтобы расплатиться со мной, плюс проценты сверху, так еще и останется много наличных денег для себя.

Двести килограммов? Никто и глазом не моргнул, когда Череп использовал метрическую систему.

— Возьмите образец домой, — объявляет он. — Попробуйте. Если это то, что сможете толкнуть, то мы договоримся об оптовой цене. Если нет, что ж, я просто получу свои деньги от вас иным способом. — Злобный оттенок в его голосе заставляет меня вздрогнуть.

— Если наркотик так хорош, как ты говоришь… — произносит мужчина, и его баритон эхом разносится по комнате. — Запиши меня.

— Заплати, и я доставлю тебе партию в течение трех дней.

— Я заплачу половину сейчас, а вторую половину — при доставке.

Я поднимаю голову и смотрю на Черепа сквозь влажные пряди волос. Он наклоняет голову набок, видимо, задумавшись.

— Ладно.

Когда один из людей Черепа вытаскивает кляп из моего рта, восемь из двенадцати деловых партнеров соглашаются продать продукт Черепа. Остальные четверо требуют времени на обдумать предложение. Когда Череп отпускает всех, мельком взглянув на меня через плечо они выходят из комнаты.

— Как только они получат свой товар, следите за ними, — говорит Череп одному из своих людей. — Когда все продадут, всади им пулю в лоб и принеси мне деньги.

Мой мозг точно свернулся под черепушкой, я смеюсь.

— Ты отвратителен.

Он усмехается надо мной, татуировка движется вместе с лицом.

— Сказала голая шлюха.

Он спрыгивает с подиума, и я тяну за цепь. Куда он направляется? Мое сердце колотится в груди, и пот выступает вдоль линии волос. Он уходит? Я не могу здесь оставаться!

— Ты не можешь оставить меня здесь! Пожалуйста!

Цвета сталкиваются перед моими глазами, и мои мышцы вибрируют от страха. Желудок скручивает до рвотных позывов. Я морщусь от стыда и повисаю, натягивая цепи. Опускаю голову и всхлипываю, когда подбородок касается груди.

Джай…

Я не знаю, как долго меня держат в запертой комнате. Определенно не дольше тринадцати часов, потому что я все еще под кайфом, до сих пор вижу цвета и тону в собственных мыслях. Я напрягаюсь, и мышцы болят, но это потрясающее ощущение, и я… я кашляю, проводя пересохшим языком по небу. Я снова возбудилась, и на этот раз в миллион раз сильнее, чем раньше. Каждая ушедшая секунда заводит меня все больше и больше. Если бы я могла просто сжать бедра вместе, получить хоть какое-то трение, то смогла бы закончить агонию.

Щелк.

На другом конце комнаты открывается дверь, я подпрыгиваю, и цепи звенят друг о друга. Мое сердце начинает колотиться, гораздо быстрее, чем обычно, угрожая взорваться. Я задерживаю дыхание, и на мгновение в моей груди вспыхивает слабая искорка надежды при мысли о том, что Джай наконец-то пришел меня спасать. Она гаснет, ускользая из моего тела, как только я вижу знакомые татуировки. Череп, горло, голова… руки… у меня сводит живот. Я никогда отсюда не выберусь.

Опускаю голову, Череп неторопливо входит в комнату, его покрытые чернилами руки засунуты в карманы свободных черных брюк.

— Как дела?

Как дела? Я отлично провожу время, это же очевидно.

— Ты здесь уже несколько часов. — Он тихо смеется. — Я поспорил с Трэвисом на пять баксов, что в течении часа ты будешь орать на весь дом, требуя, чтобы тебя выпустили.

Я сплевываю.

— Извини, что я обошлась тебе в пять долларов.

— Да не беспокойся об этом, — говорит он с сильным австралийским акцентом. — Пять долларов — это пустяки. Сегодня ты сделала мне сотни миллионов.

Чувство вины бьет меня в живот. Наркотик… он будет продан детям на улице. Как мне с этим жить? Я не поднимаю головы. Хочу обнять себя, обхватить лицо своими отвратительными руками.

— Сними с меня цепи, Череп.

— Снять с тебя цепи?

Я вскидываю голову, умоляя, когда он подходит ближе, веселье освещает его черты лица.

— Да, пожалуйста. Пожалуйста.

Мне нужно выбраться из этой комнаты. Я не могу быть здесь. Здесь слишком тихо, слишком безжизненно. Я едва держусь на ногах, и у меня болит шея.

Череп останавливается в футе от моего подиума и наклоняет голову под самый незначительный угол, как будто хочет лучше меня видеть.

— Не знаю, хочу ли я освободить тебя.

Мои губы дрожат.

— Пожалуйста.

Он кивает головой, черные глаза вспыхивают.

— Ладно. — Вытащив руки из карманов, он хлопает ими, и при ударе из его ладоней взрывается оранжевый, посылая мурашки по моей коже. — Но сначала позволь мне кое-что прояснить. Я могу превратить твою жизнь в ад. Могу оставить тебя в таком состоянии, отпереть двери и позволить моим парням проехаться по тебе, как чертов поезд. — Он улыбается. — Или ты можешь заткнуться нахуй, делать то, что я говорю и когда я говорю, и воздерживаться от ненужных нарушений.

— Ненужных нарушений?

— Это рабочее место. Моя крепость одиночества. Нарушишь мой покой, и я брошу тебя на съедение собакам. — Он прищуривает темные глаза. — Понятно?

— Все, что мне нужно делать, это молчать? Мне больше ничего не нужно делать?

— На сегодня ты сделала достаточно. — Его губы дергаются в сардонической ухмылке, он протягивает руку и касается внутренней стороны моего бедра. Я задыхаюсь, когда мои мышцы дрожат под кончиками его пальцев. — Если только ты не чувствуешь себя особенно… пылкой.

Я натягиваю цепи, отчаянно пытаясь избавиться от него.

— Убери от меня свои руки.

— Не беспокойся обо мне, Котенок. На самом деле, рядом со мной — самое безопасное место для тебя. — Он вскакивает на мой подиум и целует меня в щеку. — Забредешь слишком далеко, и неизвестно, в какой позиции окажешься.

Я отодвигаюсь от него. Это что, угроза? Неужели люди, которыми он себя окружает, настолько бесчеловечны? Я с трудом сглатываю, понимая всю глупость своего молчаливого вопроса.