– Выпустите меня! – повторял мужской голос.

– А смотритель Шоумс у себя? – негромко спросил я у Хоба.

– Нет. Он отправился к попечителю Метвису.

– Мне хотелось бы переговорить с ним после того, как я повидаюсь с Эллен. Я не могу задержаться здесь больше чем на полчаса. Мне назначено другое свидание, которого я не могу пропустить. – Опустив руку на пояс, я звякнул кошельком, многозначительно глянув на Гибонса. Во время своих посещений я всегда давал ему кое-какую мелочишку, чтобы Эллен получала пристойную еду и постель.

– Хорошо, я буду в кабинете, – ответил привратник. – А она сейчас у себя в комнате.

Можно было не спрашивать у него, отперта ли ее дверь. В отношении этой пациентки можно было с уверенностью сказать одно: бежать отсюда она совершенно не намеревалась.

Пройдя по коридору, я постучал в ее дверь. Строго говоря, мне не подобало посещать одинокую женщину без свидетелей, однако в Бедламе обыкновенные правила хорошего тона считались избыточными. Эллен пригласила меня войти. Она сидела на соломенном тюфяке в чистом голубом платье с большим вырезом, сложив на коленях изящные руки. Узкое, орлиное лицо ее казалось спокойным, но темно-синие круглые глаза переполняли эмоции. Она вымыла свои длинные каштановые волосы, но их концы уже начинали сечься. Подобные подробности обыкновенно не замечаешь, если не испытываешь влечения к женщине. В этом и заключалась проблема.

Феттиплейс улыбнулась, блеснув крупными белыми зубами:

– Мэтью! Ты получил мою записку. Я была так больна!..

– Теперь тебе лучше? – спросил я. – Гибонс сказал, что у тебя была сильная лихорадка.

– Да. Я боялась лихорадки. – Женщина нервно улыбнулась. – Боялась.

Я сел на табурет в другой стороне комнаты.

– Мне так хочется услышать свежие новости, – проговорила моя собеседница. – Прошло больше двух недель с тех пор, когда я в последний раз видела тебя.

– Не больше двух недель, Эллен, – негромко поправил ее я.

– Что слышно о войне? Нам ничего не рассказывают, чтобы не расстроить нас. Но старине Бену Тадболлу позволили выйти, и он видел, как мимо проходил огромный отряд солдат…

– Говорят, что французы посылают флот, чтобы вторгнуться к нам. И что герцог Сомерсет повел войско к шотландской границе. Но все это только слухи. Никто не может сказать ничего определенного. Барак считает, что слухи распускают придворные короля.

– Но это отнюдь не значит, что они могут оказаться ошибочными.

– Нет.

«Какой острый и быстрый ум, – подумалось мне, – как непосредственно она интересуется миром. И, тем не менее, застряла здесь…» Посмотрев в сторону выходившего во двор зарешеченного окна, я вслушался в доносившиеся из коридора звуки: кто-то барабанил в дверь и просил выпустить его.

– Кто-то новый. Очередной бедолага, считающий, что находится в здравом уме, – предположила пациентка.

Атмосфера в ее комнате показалась мне затхлой. Я посмотрел на покрывавший пол слой тростника:

– Его нужно переменить. Хоб присмотрит за этим.

Посмотрев вниз, мисс Феттиплейс торопливо почесала запястье:

– Да, наверное. Я подумала, что это блохи. Я тоже подхватываю их.

– Почему бы тогда нам не постоять в дверях? – неспешно предложил я. – Посмотри-ка в передний двор! Солнышко светит…

Но моя приятельница покачала головой и обхватила себя руками, словно защищаясь от беды:

– Нет, я не могу этого сделать.

– Ты могла, когда мы познакомились с тобой, Эллен. Помнишь тот день, когда король женился на королеве? Мы стояли в дверях и слушали церковные колокола.

Женщина печально улыбнулась:

– Если я сделаю это, ты заставишь меня выйти наружу, Мэтью. Или ты думаешь, что я не понимаю этого? Разве ты не видишь, как мне страшно? – В голосе ее прозвучала горькая нотка, и она вновь потупилась. – Ты все не приходишь ко мне… а когда, наконец, приходишь, начинаешь давить на меня и пытаться обмануть. Мы так не договаривались.

– Я прихожу к тебе, Эллен. Даже тогда, когда, как теперь, у меня много дел и собственных тревог.

Лицо моей собеседницы смягчилось:

– В самом деле, Мэтью? Что же мучает тебя?

– Да сильно, собственно, ничего не мучает… Эллен, ты и в самом деле хочешь остаться здесь до конца дней своих? – спросил я, а затем, чуть помедлив, добавил: – А что случится, если тот, кто оплачивает твое пребывание здесь, прекратит это делать?

Больная напряглась:

– Я не могу даже говорить об этом. Ты знаешь это. Эта перспектива невыносимо терзает меня.

– И как, по-твоему, Шоумс позволит тебе остаться здесь из милосердия?

Феттиплейс вздрогнула, а потом уверенным тоном произнесла, глядя мне в лицо:

– Как тебе известно, я помогаю ему с пациентами. Я умею делать это. Он оставит меня при себе. Это все, чего я хочу от жизни, этого и… – Она отвернулась, и я заметил, что в уголках ее глаз блеснули слезы.

– Ну, хорошо, – сказал я. – Все хорошо.

Потом, поднявшись, я заставил себя улыбнуться.

Эллен тоже ответила мне бодрой улыбкой.

– А как дела у жены Барака? – спросила она. – Ей еще не пора рожать?

Я оставил ее через полчаса, пообещав навестить, прежде чем окончатся две недели. Не через две недели, а до того, как они закончатся: она вновь выторговала себе эту льготу.

Хоб Гибонс ожидал меня в неопрятном кабинетике Шоумса, сидя на табурете за столом и сложив руки на засаленном камзоле.

– Как прошел ваш визит, сэр? – поинтересовался он.

Я закрыл за собой дверь:

– Эллен вела себя как обычно.

Затем я взглянул на смотрителя:

– Сколько же она находится здесь? Девятнадцать лет? Согласно правилам, пациент может оставаться в Бедламе всего год: считается, что за это время они вылечиваются.

– Если они платят, их никто не выгоняет. Если только они не доставляют уйму хлопот. A Эллен Феттиплейс не из таких, – отозвался Гибонс.

Я помедлил. Однако решение было принято: мне нужно было выяснить, из какой она семьи. Открыв кошель, я достал из него золотой полу-энджел[14], старинную монету. Сумма была крупной.

– Кто оплачивает пребывание Эллен в вашем заведении, Хоб? – спросил я. – Кто именно?

Привратник уверенно покачал головой: