— Но она же твоя мама. Хоть она и говорит частенько, будто бы…

— Ты должна следить за ней выпуклым глазом. Зорким взглядом орла, ты меня слышишь? Потому что мне от нее только и нужно, чтобы она жила и жила у нас годами… Прикованная к постели.

Да вот хотя бы вчера вечером: по возвращении домой из Олд-Бейли первый вопрос, который он задал, был «Как мама?». Но, едва получив заверения, что она в добром здравии, тут же завел и растянул на весь вечер лекцию по истории уголовного права, мучительную в первую очередь опять-таки для нее же.

— Теперь-то уж попроще, мам. В том смысле, что в наши дни и впрямь стало возможно отстоять свою невиновность.

И принялся потчевать ее, наслаждаясь каждым «ой» и веселея от тяжких вздохов, рассказами о действовавшей когда-то в подвале суда пресс-камере, где принуждали к даче признательных показаний по методу «Peine forte et Dure»[31]: обвиняемого клали спиной на каменный пол, растягивали руки и ноги в стороны, а сверху наваливали тяжелые грузы, увеличивая вес, пока не ломались ребра или пока испытуемый не соглашался с обвинением.

— Но ты не думай, — все больше подбавлял он чернухи. — Даже и тут оставалось место милосердию. Некоторым позволяли установить под спину деревянный колышек — чтобы скорей все кончилось. Но далеко не всем. Например, некий майор Стренджвейз, который в тысяча шестьсот пятьдесят восьмом году никак не желал признаваться в убийстве мужа сестры, оказался так силен, что все взваленные ему на грудь каменные и железные тяжести выдержал. К счастью, Стренджвейза Господь благословил хорошими друзьями, которые при сем присутствовали; страж был так добр, что разрешил им взгромоздиться на него поверх груза, что и ускорило смерть. Вот, стало быть, мам, как иногда друзья могут помочь в беде. А мой приятель Люк — пришел? помог мне? Что, Нэнси, разве я неправ?

Миссис Херш, просыпавшаяся рано, с утра обычно ждала у себя в комнате, пока в коридоре не послышатся детские голоса; грустно поводя блеклыми карими глазами, сидела на краешке кровати, как старая седая курица на насесте. Подобным образом и в это утро, едва Нэнси с младенцем на руках двинулась вниз по лестнице, на которую вслед за ней ступила Молли, а за нею Сэмми, миссис Херш тут же открыла дверь и к ним присоединилась. На миссис Херш была розовая в цветочек пижама и тапочки с голубенькими помпонами. Оправу ее очков, на манер раскинутых крылышек приподнятую к вискам, украшали серебристые блестки.

— Доброе утро, мои драгоценные! — сказала она.

— А подарок мне подаришь? — спросил Сэмми.

— Бесенок! Ну какой бесенок!

— А мне? А мне? Так нечестно! — заволновалась Молли.

— Нет, вы послушайте! «Так нечестно»! Вы слышите, как на меня нападают? Слышите? Вот прямо сразу. А я вас съем. Съем обоих!

Джейка Нэнси обнаружила спящим на полу гостиной, он похрапывал и стонал.

— Боже! — Округлившиеся от удивления глаза миссис Херш переходили от сына к пустому стакану, стоящему рядом с ним на полу. Ее ладонь в ужасе взметнулась к губам. — О Господи! Срочно надо куда-то убрать детей!

— Он просто спит, — ровным голосом проговорила Нэнси. — Спит, больше ничего. — И она тихо прикрыла за собой дверь гостиной.

Из глубин сна на поверхность Джейка выцарапали каркающие возгласы матери на кухне. Опять небось тетешкает у себя на коленях Молли, подумал он.

— Ми-илочка! Др-рагоценненькая моя! Кр-расоточка! Ну какое личико! Нет, вы когда-нибудь видали такую пр-релестную р-рожицу? Скажи, любишь бабушку? Нет, говор-ри, говор-ри!

Молчание.

— Скажи: я люблю тебя. Я-ЛЮБЛЮ-ТЕБЯ.

— Яблублублу.

— Нет, вы слышите? Она меня любит! Она любит меня, моя кр-расавица!

— Кофе будете пить, миссис Херш?

— Только если вы все равно варите.

— Но я каждое утро варю кофе, миссис Херш.

— А р-разве я говорю, что нет?

Молли начинает хныкать.

— Я думаю, ей так неудобно. И пеленка грязная. Может быть, стоит разбудить Джейка?

— Джейк никого не пеленал ни разу в жизни. Давайте пока его трогать не будем. И пожалуйста, миссис Херш, вы уж не обижайтесь, но…

— Да что вы, что вы, милочка. С чего это я буду обижаться?

— …но когда придет Джейк, пожалуйста, не смотрите на него долгим печальным взглядом. Будто это его последний день на белом свете. Не обращайте на него внимания. Дайте ему спокойно почитать газеты.

— Ах, ну конечно, милочка, — соглашается миссис Херш и вздыхает.

Сидя с ними вместе за кухонным столом, Джейк прочитал:

Хромой юноша хочет быть полезным родине

Девятнадцатилетний хромой юноша хочет своим трудом приносить пользу Британии, но, несмотря на то что каждый четверг он ходит на местную биржу труда и просится на работу, никакого занятия ему подобрать не могут. И никому нет дела до того, что Джорджу от его дома на Иден-стрит (Кингстон, Суррей) пройти туда полмили — это величайший труд, потому, что при его болезни каждый шаг стоит неимоверных усилий. Помимо трудностей с опорно-двигательным аппаратом у него проблема со зрением. Он давно уже числится слепым. А недавно он…

Звонок в дверь.

— Джейк!

Ах, как жаль его отвлекать! Так приятно было смотреть, как он смеется.

Джейк неохотно опускает газету.

— Я открою, — вскакивает с места миссис Херш. — Пусть себе читает.

— Он сам откроет.

Обычно к двери подходит Пилар. Но ей как раз сейчас понадобилось съездить навестить семью в Малаге, так что домработницы у них не будет еще неделю.

Оказывается, пришел почтальон.

— Чудесный день, не правда ли?

— Н-да.

— Вы, наверное, рады, что здесь такая погода?

Это песня с заезженной пластинки, которую они заводили чуть ли не при каждой встрече. В ответ Джейку полагалось сказать: «Да уж, дома в Канаде у нас и в сентябре бывает снег и пурга!», на что почтальон должен был долго трясти тупой башкой, выражая удивление и благодарность судьбе, что родился в цивилизованной стране с благоустроенным климатом.

Да хрен с ним. Нынче утром Джейк не говорит ничего. Но и почтальон стоит пень пнем и почту не отдает.

— Что нового в газетах? — спрашивает Джейк. — Вы их уже просмотрели?

— Нет.

— Не пойму, вам-то они должны бы первому на глаза попасться!

Кроме всего прочего, с почтой пришел знакомый, хотя от этого не менее зловещий бурый конверт с печатями Службы ее королевского величества. Опять налоговая.

— Я-то уверен, что девчонка врет, — со значением проговорил почтальон. И тут же все испортил, добавив: — Вы все ж таки приличный человек, с положением… — причем этак еще неуверенно, с полувопросом.