Вот почему Стеле должен был отыскать ее.

Словно прочитав его мысли, Джанни выругался и заметил, что Нико не должна волновать судьба этого ребенка.

— Я не такой, как ты, и что касается женщин, то я не пью из чаши, которую уже пригубил другой мужчина, — затронул Нико деликатный вопрос: Джанни не принадлежал к Священному Союзу, его членство в братстве было неполным; как партнер он чувствовал потребность Нико в ласке и любви, но их связь была непрочной, не такой как у членов Священного Союза — Джанни угнетали как приставания других пасынков-одиночек, так и неудовлетворенные страсти Нико.

Напряженное молчание повисло между ними, и дало Стелсу возможность отыскать красный след девушки, теплый призрачный шлейф, который повел его через Лабиринт на юго-запад.

Луна взбиралась все выше и светила все ярче; Лабиринт, а за ним и Развалины обретали форму и начинали светиться собственным призрачным светом; и так ярок был этот свет, что казалось, краски дня вернулись на улицы, только с красноватым отливом, и привычные кошмары Санктуария начинали казаться еще ужаснее, чем были. Джанни видел двух проституток, дерущихся из-за клиента; видел кровь неосторожных граждан, чернеющую в сточных канавах. Цокот копыт их лошадей расчищал им дорогу, ибо Лабиринту столь же не терпелось пропустить их, как им самим выбраться из этого места, хотя Джанни и порывался иногда вмешаться во всякие стычки.

Однажды ему показалось, что он засек члена отряда смерти, и дал знак Стелсу приготовиться, но странный молодой воин покачал головой и приложил палец к губам, заворожено склонившись в седле и разглядывая кем-то оставленный в пространстве след, который не мог увидеть ни Джанни, ни любой другой смертный, с опаской относящийся к магии. Сердце Джанни было взволновано встречей с этим юношей, который, судя по всему, был искуснейшим бойцом и владел такими великолепными мечом и кинжалом, какие могли только присниться. Что все это могло быть, как не колдовство? Джании наблюдал, как Нико вглядывается в ночь, уводя их обоих все глубже в сплетение темных улиц, полный веры в возможности магии. Юноша предлагал Джанни научить его «управлять» разумом, провести его «сквозь грани и дать ему путеводную нить и имя Двенадцати Миров». Но Джанни был неискушен в колдовских делах; как и любовь к мальчикам, он считал это уделом Священного Союза и священников. В Нико же его восхищали иные, чисто мирские таланты: юноша на десять лет моложе был истинным гением в Драке; Джанни видел его в деле у поместья Джабала, и тот был прекрасен даже в рукопашной свалке. Боевая репутация Нико могла сравниться только со славой Стратона, подкрепляемая легендами, которые рассказывали о его прошлом. Мальчик учился искусству боя у Победителей, проклятия нисибиси, отчаянных головорезов, горных боевиков, которые не пропускали никого через Стену Чародеев, не взяв взамен золото или жизнь, и которые поклялись очистить свои горы от магов и колдунов и до сих пор держались, противопоставив магии мечи. Во время военной кампании, подобной той, что надвигается с севера, мастерство, знание языков и дружеские связи, которыми владел Нико, могли оказаться бесценными. Джанни, родом из Мачада, сам недолюбливал ранкаи, и знал, что Нико забыл о мести. Хотя ранканы захватили его город и убили его отца, боровшегося с ранканской экспансией, он пришел на юг, чтобы принять участие в кампании Абарсиса, и остался, когда командование отрядом перешло к Темпусу.

После того, как Черепичная улица осталась позади, и они направились к Перекрестку Развалин, прагматичный Джанни пробормотал солдатскую молитву и дотронулся до своего амулета. В лабиринте кривых улочек, где теснящиеся трущобы заслоняли небо, они услышали шум потасовки, крики и топот бегущих ног.

Друзья пришпорили коней и пустили их в карьер, забыв о том, что должны изображать независимых авантюристов, ибо услышали голоса пасынков, выкрикивающих условные сигналы. И вот они уже натягивают поводья, останавливая лошадей на всем скаку так, что те приседают, выбивая подковами снопы искр из булыжной мостовой, спешиваются и отрезают дорогу троим противника пасынков.

Конь Нико почему-то решил, что должен сам прийти на помощь, рванулся вперед мимо хозяина, волоча поводья и высоко задрав голову, и прижал одного из беглецов к стене. «Сех! Беги, Вис!» — услышали они возглас. Джанни подумал, что это, должно быть, язык ниси, поскольку восклицание «сех!» было из их языка.

В этот момент стрела проткнула воротник Нико, а две другие просвистели мимо уха Джанни. Стеле решил открыться и криком попросил лучников прекратить стрельбу прежде, чем они успели пригвоздить его к стене парой стрел, как уже сделали со вторым беглецом. Третий сейчас барахтался между двумя дежурными пасынками, один из которых велел Джанни присмотреть за вторым. Голос принадлежал Стратону, и Джанни понял, что это его стрелы пригвоздили несчастного к стеле, пронзив тому капюшон и промежность. К счастью для пленника оказалось, что повреждена только одежда.

Только тут до Джанни дошло, что Нико разговаривает на языке ниси с тем беглецом, которого прижал его конь, и тот отвечает быстро и тихо, не сводя глаз с гнусного жеребца, дрожащего от возбуждения и покрытого фосфоресцирующей пеной, который, казалось, только и ждал от хозяина команды размазать пленника по стене.

Стратон с напарником, волоча бедолагу, подошли к Джанни, переполненные благодарностью и радостью победы: «Наконец-то хоть одного взяли живым. Джанни, как твой?»

Тот, которого он держал сейчас под прицелом своего арбалета, был тих и покорен судьбе. Джанни принимал его за санктуарца, пока Стратон не зажег фонарь. И тут они увидели лицо раба, темное и округлое, как все лица нисибиси. Напарник Стратона заговори первым: «Это Хаут, раб-приманка». Критиас шагнул вперед с фонарем в руке: «Здравствуй, пупсик. А мы думали, что ты сбежал или умер. Мы хотим тебя кое о чем расспросить, щенок, и, пожалуй, работы нам хватит на всю ночь…» Крит подошел ближе, Джанни отступил в сторону, отметив при этом, что разговор между Нико и его пленником прекратился.

Раб неожиданно осмелел и поднял голову, насколько позволяла стрела, торчащая из капюшона. Джанни на всякий случай приготовил лук, но раб протянул руку с измятым листком, приговаривая: «Она освободила меня. Она сказала, здесь так написано. Пожалуйста… Я ничего не знаю, она меня освободила».

Крит выхватил у него истрепанный пергамент и поднес к фонарю. «Все правильно, именно так здесь и написано». Он поскреб подбородок, затем шагнул вперед. Раб сжался, отворачивая красивое лицо. Крит вытащил стрелы, державшие его у стены; крови не было — стрелы Стратона не задели плоть. Раб сполз по стене на землю, невредимый, но задавленный страхом. «В таком случае подойди к нам как свободный человек и поговори с нами. Мы тебя не обидим. Расскажи, что знаешь, и можешь идти».

Тут подошел Нико, ведя за собой пленника. «Отпусти их, Крит».

— Что? Нико, забудь про свое задание. Они никому не расскажут, что ты нам помогал, потому что мы не выпустим их живыми. Мы так долго за ними охотились…

— Отпусти их, Крит, — пленник позади него выругался, изрыгнув проклятие, но не сделал и шага, чтобы бежать, Нико вплотную подошел к своему командиру и прошептал: «Вот этот — бывший боевик, воин со Стены Чародеев, пришел сюда в тяжелое для него время. Окажи ему услугу, как он когда-то оказал мне, ибо я у него в долгу».