— Месяц где? — переспросил Харви.

Когда ему пересказали суть разговора, он решительно заявил:

— Я бы не хотел, чтобы у меня жил незнакомец.

— Да это очевидно, — ответила на его реплику Электра.

— Почему, извини?

— Потому что очевидно, что ты не любишь находиться в компании. Ты не сказал практически ни одного слова с того момента, как вошел в комнату. Кроме «я сплю».

— А что я должен был сказать? Я растерян.

— Ну, ты мог бы сказать что-то типа: «Ребята, я растерян. А вы как?» Это называется общаться с другими.

— Я не знаю, с чего начать.

— Ну, с чего? Может, с твоего любимого фильма, с последней книги, которую ты прочитал, со дня твоегоброждения… — предложил варианты Шенг, перебирая в пальцах блестящие нити лампы. — Кстати, я вам скажу, что когда мне исполняется…

Харви перебил его громовым смехом:

— Мой день рождения — это и правда очень весело.

— Не более чем мой, — вмешалась Мистраль.

— Поверь, мой еще интереснее, — настаивал Шенг.

— Не поверю, — ответил Харви, скрестив руки под подбородком. — Я родился двадцать девятого февраля, представляете?

В комнате возникло электрическое напряжение, которое Электра чувствовала кончиками пальцев. Это нездешнее напряжение, оно появилось с улицы или даже более того — с неба, словно на бесконечной высоте включился старинный механизм звезд и древних тайн.

Воздух завибрировал от молчания, потом внезапно стал холодным и неподвижным.

Руки Шенга сжали звездочки на плафоне лампы. Мистраль, сидя на полу, задержала дыхание.

Харви заметил, что сказал что-то не то, сел и задал вопрос снова:

— Правда, здорово? — но в его голосе прозвучала неуверенность. — Разве это не странно? Двадцать девятого февраля?

— Я тоже родился двадцать девятого февраля, — шепотом проговорил Шенг, поворачиваясь к нему.

В комнате стало прохладнее. В пальцах Электры продолжало нарастать электрическое напряжение.

— Я не верю, — произнесла Мистраль. — Это невозможно. — Ее голубые глаза засверкали от удивления. — Я тоже!

Руки Шенга застыли в нитях лампы.

Черт… — воскликнул он. — Это… это невероятное совпадение.

— Представь себе… — заметил Харви, сидя на краю кровати.

Электра почувствовала, что ей необходимо подвигаться. Ей стало жарко. Внутри ее словно проснулся вулкан. Она подошла к окну, распахнула его и впустила прохладный свежий вечерний воздух.

«Как это возможно?» — спросила она саму себя и взглянула на небо.

Небо было плотно закрыто облаками, не видно ни одной звезды. Но это не значит, что их там нет.

Она закрыла глаза и почувствовала, как снежинки падают ей на лицо и превращаются в маленькие слезинки. Ее рукам стало так жарко, что кончики пальцев начали болеть.

Дерзкий Харви.

Мечтательная Мистраль.

Веселый Шенг.

— Я не верю в совпадения, — произнесла Электра дрожащим голосом.

Она понимала людей с полуслова и умела их классифицировать, заносить в свой каталог, у нее всегда и всему было готовое объяснение.

Ведь только в ее присутствии перегорали лампочки, бились зеркала и выходила из строя бытовая техника.

Она не верила в совпадения. Особенно в такие.

Это невероятно, но ведь и она сама, Электра, тоже родилась двадцать девятого февраля.

Она сообщила это остальным и почувствовала, что ей нужно на кого-нибудь опереться. Она коснулась плеча Шенга. И тут же все напряжение и весь жар, который был у нее внутри, начал вытекать, как полноводная река.

— Ой! — вскрикнул мальчик-китаец, почувствовав, что обжегся.

Лампа из тончайших нитей, которую он теребил в руках, вспыхнула ослепительной молнией и разбилась на тысячу осколков.

Движение в Риме из-за снега практически парализовано. Девушка за рулем желтого «Мини-купера» пыталась игнорировать все вокруг и скрыться внутри пространства своей машины. Включила на максимум звук магнитолы и попыталась вслушаться в музыку, стараясь отвлечься. Ее окружали бесконечные потоки машин, гудки и включенные фары. Статуи, охраняющие мост над Тибром, сурово смотрели на образовавшуюся пробку.

Она отвезла Якоба Малера на небольшую виллу, которую сняла для него в районе Коппеде, рядом с улицей Триесте. Малер сам так попросил: он хотел спать среди этих странных особняков угрожающего вида, со странными лицами, масками, зубцами, башенками, ветвями и лилиями, переплетающимися под островерхими крышами.

Ему там понравилось…

Беатриче наклонила голову и оперлась о стекло. Она устала. Приятно ощущать прикосновение холодного стекла: это успокаивает. Она многого хотела от этого дня, но чувствовала, что не все ее ожидания оправдались. Нет, она не ждала, что «великий Якоб Малер» будет более приветливым. Но ее разочаровала неожиданная наглость этого человека и то, что она позволила себе смутиться.

Якоб Малер ужасно уверен в себе и отстранен ото всех и ото всего.

Говорили, что таких убийц, как он, в мире немного.

В салоне автомобиля еще чувствовался запах его фиалкового одеколона.

Беатриче закрыла глаза и вспомнила, как они прощались.

— Что мне сказать Джо Винилу? — спросила Беатриче синьора Малера, остановив машину перед виллой: железная калитка из взъерошенных островерхих прутьев; статуи античных мифологических героев, поддерживающие террасу.

— Передай, что мы увидимся завтра в одиннадцать часов одиннадцать минут.

— Здесь?

Хлопья снега падали ей на волосы, как маленькие белые пауки.

Он покачал головой. Она смотрела на него своими светлыми язвительными глазами.

Он показал на виллу:

— Меня здесь нет.

«Вот дура, — подумала Беатриче. — Никто ведь не знает, что Якоб Малер прибыл в Рим».

— Тогда увидимся в ресторане Джо?

И второй раз Якоб Малер покачал головой, наслаждаясь своей игрой с ней.

— А где тогда?

— В лучшем кафе Рима. В одиннадцать часов одиннадцать минут.

И, произнеся эту загадочную фразу, он повернулся, чтобы направиться ко входу.

— Синьор Малер! — закричала Беатриче. — Синьор Малер! А какое кафе в Риме лучшее?

Ветер поднял ввысь хлопья снега, и между ней и Якобом Малером возникла белая завеса.

Когда Беатриче смогла хоть что-то разглядеть, его там уже не было.