Настроение у старика было не лучше моего! Неужели один из его молодых квартиросъемщиков не заплатил вовремя деньги за аренду? А может быть, один из внуков попросил дать ему денег?

— Наконец, вместо того, чтобы подсчитывать ваши миллиарды, которые ничего не стоят, не лучше ли вам задуматься на секундочку над тем, чем станет Франция без своих стариков? Я уже не говорю об уважении, которое они заслужили за все, что уже сделали для страны своим трудом, своей преданностью, своим талантом. Нет, я говорю о тех, кто продолжает это делать. Потому что старики, как вы говорите, господа, не все немощны, дряхлы, изношены и бесполезны. Хотите, я составлю список стариков, которые и сегодня являются славой Франции, — ученых, предпринимателей, артистов? Известно ли вам, что в Японии предприятия чудесным образом принимают на работу седовласых пенсионеров, чтобы они могли передать знания и умение жить молодому поколению? Вы отдаете себе отчет в том, какого богатства вы собираетесь лишить страну?

— Я в первую очередь отдаю себе отчет в том, каких богатств лишают нас старики. Возьмите Лазурный Берег: кто там живет, кому принадлежат виллы, участки? А в это самое время молодые люди собираются кучками в предместьях.

Своевременность и глубина моего выступления показались мне заслуживающими снисхождения, но мое взвинченное состояние не дало мне возможности выступить более обдуманно. Я услышал одно высказывание накануне в «Регалти»: хозяин заведения поделился с нами мечтой о выходе на пенсию и о проживании в департаменте Вар. Франсуа обвинил его в том, что он мешает молодым. Как бы то ни было, моя выходка принесла мне облегчение, помогла выпустить пар на этого старика и ему подобным. Кузен Макс поспешил разнять спорщиков:

— Прошу вас, сохраняйте спокойствие. Вы только что высказали, мсье Фонтанилас, очень интересный довод. Я искренне разделяю вашу точку зрения, среди наших пожилых людей многие еще полны как физических, так и умственных сил, некоторые из них все еще продолжают приносить пользу стране, с этим нельзя не согласиться. Но обстановка может быстро осложниться: представим себе, что будут приняты эти меры, касающиеся лиц семидесятидвухлетнего возраста и старше. Кого они должны будут коснуться? Всех? Только инвалидов? Только лиц с расстройствами умственной деятельности? А если так, каких именно инвалидов, каких маразматиков? Сами понимаете, возникнет несправедливость.

— А, по-вашему, отправить на бойню ученого в полном расцвете сил, актера в расцвете таланта было бы справедливо? В конце концов, справедливость могла бы руководствоваться мудростью: вспомните о примитивных обществах, где старики порой становились обузой, с которой племя не могло справиться. Когда те понимали, что ставят под угрозу баланс клана, старики сами уходили. В других племенах практиковали испытание кокосовыми пальмами, самые здоровые выживали.

— Вы полагаете, что если мы в 2012 году во Франции бросим клич добровольцам, то добьемся большого успеха?

— Я этого не говорю, но настаиваю на том, что нельзя жертвовать теми, кто еще может положить свой камень в здание общества. Уничтожить целую прослойку населения — это хуже чем преступление, это ошибка! И в то же время преступление, ужасное преступление. Мы вернемся к самым темным периодам истории человечества, ко временам нацистской Германии, Камбоджи, Руанды…

Мартинез, которого мы еще ни разу не слышали, рискнул высказаться. По тому, как он поглаживал бородку, — за эту бородку его не раз критиковали коллеги по НПФ, с ней он походил на депутата от социалистов времен восьмидесятых годов, но которую он защищал, как самый главный козырь, считая ее ловушкой для левого электората, — не могло быть никаких сомнений в правоте его слов. И я не ошибся.

— За те два месяца, что я участвую в этой работе, у меня отрылся новый взгляд на многие вещи. Полагаю, что и у вас тоже. Мы имеем дело с событиями, на которые раньше не обращали никакого внимания, начинаем по-новому смотреть на многое. Так, на прошлой неделе я посетил хоспис, больницу и дом престарелых. Возможно, это всего лишь рутинная работа с электоратом, но на этот раз я не ограничился рукопожатиями и улыбками. Я посмотрел, послушал этих нищих, этих покинутых семьями стариков, узнал об их одиночестве. Я понял, что такое дом для умирания. Известно ли вам, что трое из четырех пожилых людей умирают в лечебном заведении? И, не ставя под сомнение компетенцию и преданность своему делу медицинского персонала, я утверждаю, что умирать в таких условиях просто страшно. Уезжая оттуда, я подумал, что умереть в добром здравии, возможно, не так уж и плохо… Не смейтесь, моя формулировка может смутить, но парадокс только внешний. Мера, которую мы рассматриваем, позволила бы людям умереть в уважении и равенстве. Если бы я выступал перед публикой, я упомянул бы также и братство, но здесь не вижу повода для этого…

— В том, что ты сейчас сказал, коллега, нет ничего смешного. Осуществленное наконец равенство перед смертью… Вновь обретенное достоинство: тебя больше не считают бегущим от дамы с косой, ты знаешь дату смерти, у тебя есть время собраться, подготовиться. Это уже немало.

Политики вечно испытывают потребность в семантических перегибах. От достоинства до братства, и если им верить, то старики должны будут обеими руками проголосовать за свой смертный приговор. Мартинез поблагодарил Лапорта, а заодно принялся лить воду на мельницу Кузена Макса.

— Их так много в специализированных заведениях потому, что им становится все труднее приспособиться к современному миру. В моем департаменте старые деревни исчезают. Больше нет ни магазинчиков поблизости, ни развлечений на местах. Если у тебя нет машины, то тут ничего и не поделаешь.

— Кроме того, это экономия, государство могло бы направить эти средства на молодежь. Не все двести миллиардов, конечно, поскольку надо принимать во внимание то да се…

Это заявил Гандон, он проснулся и вознамерился подбросить хвороста в костер. Это был предел всему. Загнанный в угол старый олень грозно опустил рога. Он собирался дорого продать свою шкуру.

— Чем больше я вас слушаю, тем больше убеждаюсь в том, что имею дело с больными на голову. С кем вы хотите свести счеты: с вашими родителями? Сами с собой? Я хотел бы напомнить еще о двух аспектах. Хотите вы того или нет, но старики — память народа. Уничтожите память, исчезнет и народ. Вы забыли еще кое-что, по крайней мере мне так кажется: вы спорите, вы шутите, вы готовитесь приговорить к смерти семидесятилетних. Вы еще относительно молоды. Но пройдет время, и, когда приблизится роковая дата, вы наверняка будете кусать себе локти. Но будет слишком поздно.

Добавлять здесь было нечего. Я хотел бы сказать, что одним из положительных последствий этой меры будет то, что старики станут более молодыми. Но промолчал, испугавшись, что меня неправильно поймут. Я был также удивлен тем, как мало доводов было высказано в защиту стариков. Даже выступление Фонтаниласа показалось мне слишком коротким. Но, возможно, я и его плохо понял и поэтому промолчал.

6

Кузен Макс опустился. Он стал не только регулярно приходить ко мне в «Регалти», но теперь появлялся туда в неподобающей для него одежде. К черту галстук и костюм. Я стал подозревать, что он переживал сложные времена. Но отнюдь не по причине его развода: с тех пор прошло уже несколько месяцев, у него было достаточно времени, чтобы оправиться. Кроме того, чувственная жизнь никогда не была его приоритетным занятием. Он казался вполне искренним, когда говорил, что живет только политикой. Как неправильно было бы не использовать такой потенциал! Физическая форма, положение, умение общаться с людьми, ах, если бы он передал мне хотя бы капельку этого. Я бы не терял время на разработку с моими приятелями по «Регалти» бессмысленных любовных планов. Но когда я видел, как он садится на лавку рядом с нами, пьет вино, которое не заказывал, но от которого не мог отказаться, я понимал, что порученная ему задача лишила его душевного равновесия.