– Боже милостивый! Но как же эль-Кебир снова оказался в городе?

– Так вышло, потому что народное восстание свергло диктатуру и снова посадило его в президентское кресло, но этого мой отец знать не мог.

– Ох ты… вот так история! И чем же она закончилась?

– Трагически. В тот же самый момент телохранители президента убили моего отца, и мы так и не узнали, было ли у него время понять свою ошибку.

– Как сын вы, конечно, предпочли бы, чтобы он не понял…

– Я надеюсь на это. Отец выстрадал все муки ада, а ведь все началось с того, что он следовал самой древней традиции нашего народа, традиции гостеприимства. Умереть, убив диктатора, было честью. Умереть из-за абсурдной ошибки – это насмешка судьбы. Если мой отец не знал об ошибке, в собственных глазах его честь осталась незапятнанной.

– Честь продолжает оставаться самым важным для туарегов?

– Можно жить в богатстве или в нищете, можно быть здоровым или больным, тебя могут ненавидеть или любить, однако нельзя жить без чести, – последовал решительный ответ. – В рай можно войти в рубище, больным – в раю царит изобилие, и все воздастся. Однако нельзя войти в рай бесчестным, Аллах не пустит тебя туда.

– Мне никогда и в голову не приходило посмотреть на это под таким углом, – признался Чарриер. – А ведь и правда, по ту сторону ты не можешь взять ни деньги, ни власть, вообще ничего. Получается, что в течение всей своей жизни, если, конечно, веришь, что все продолжится, ты должен совершать благие дела.

– Мой отец совершил великое дело, он защищал принципы нашей веры и нашей культуры, а посему должен был умереть в мире с самим собой. Любой туарег согласился бы жить и умереть так же.

– А что, туареги действительно верят в существование рая? – неожиданно поинтересовался Ален Гита. – Вы думаете, что где-то там, на небесах, есть место, где полно снеди, музыки и красивых женщин, как утверждает ваш Магомет?

– И да и нет… – ответил Гасель Сайях.

– Простите, не понял.

– Точно так же, как ад, рай и существует, и не существует.

– Говорю же, не понял.

– Рай существует для тех, кто верит в него.

– А для тех, кто не верит?

– Не существует.

– И с адом так же?

– Да.

– Как это?

– Да все очень просто… Если ты чтишь законы Аллаха, твоя душа попадет в рай. Если не выполняешь законы Аллаха, твоя душа попадет в ад. – Гасель сделал небольшую паузу, как бы подчеркивая то, что собирался добавить: – Но если ты не веришь ни в рай, ни в ад, когда ты умрешь, твоя душа никуда не попадет. То есть ты просто умрешь.

– По-вашему, для неверующих не существует загробного мира?

– Не существует. Точно так же, как не существует для верблюдов, собак или коз. Если человек не верит в существование Высшей силы, то он опускается до уровня животного, а значит, и посмертная судьба его такая же: рассыпаться в прах.

– Не получив ни награды, ни наказания за свое поведение при жизни?

– Уподобиться животным – уже означает достаточное наказание, – заметила Лейла. – Было бы несправедливо наказывать кого-то за то, что он не выполнял Божьих указаний, когда не верил в Бога. Это все равно что наказывать за нарушение закона, о существовании которого тебе неведомо. Но в чем мы можем быть уверенными, так это в том, что даже ад, в котором очищают от грехов, в тысячи раз лучше, чем ничего.

– Как странно вы смотрите на жизнь.

– Скорее на смерть.

– Действительно, скорее на смерть, – согласился Марсель Чарриер. – Ну ладно, думаю, настал момент оставить метафизические дискуссии, которые все равно ни чему не ведут. Мы приехали сюда ради ралли. Как только рассветет, нужно будет отправиться в дорогу…

* * *

Едва день забрезжил, красный автомобиль скрылся за скалами. Гасель Сайях, проводив его взглядом, сел у входа в шатер.

Он раздумывал.

Что за странная жизнь у этих людей, если они пускаются в столь безрассудные авантюры? И что за жизнь у него самого, если он продолжает цепляться за прошлое, когда мир движется вперед с умопомрачительной скоростью?

Гасель не мог похвастаться образованностью, однако он унаследовал острый ум своего отца, а жизнь научила остальному.

Юноша, которому пришлось забрести сюда, соорудить вместе с братьями колодец, взять на себя заботы о семье, превратился в мужчину, а мужчинам свойственно заглядывать в будущее, хоть это и не самое приятное занятие.

Что ждет их всех?

Раньше у Сайяхов были домашние рабы и слуги. Но теперь они остались одни, слуги разошлись, рабам была подарена свобода.

Аиша была уже в том возрасте, когда давно пора рожать, да и ему с братом крайне нужны были женщины, чтобы делить с ними ночи в постелях. Но возможностей найти себе пару у них почти не было. Что они могут предложить, если весь их мир – это жалкий колодец, огород, три чахлых пальмы и дюжина коз вместе с верблюдами.

Бедность не замечаешь, пока не сравниваешь ее с богатством. Наблюдая, как французы доставали из своего автомобиля продукты, изумляясь роскоши их одеяний, он пришел к выводу, что жизнь его семьи и вправду была нищенской.

Но что он мог сделать?

Куда пойти, не имея ничего за душой? О легендарном Гаселе Сайяхе, Охотнике, все забыли, а сами они ничего из себя не представляют. Везде они будут париями – без денег и специальности. Годны-то лишь на то, чтобы ходить за скотом да грузить кирпичи, без малейшего шанса пробиться в тот мир, где люди умеют водить автомобили, управлять самолетами и обращаться с мудреными приборами.

Они безнадежно отстали от времени, и это время с каждым днем ускорялось все больше и больше.

Пропасть, пролегавшая между туарегами и остальными народами планеты, расширялась с невиданной скоростью, и Гасель Сайях, сын Гаселя Сайяха, был убежден, что попытка перепрыгнуть на другую сторону означала бы то же самое, что кинуться в бездну вниз головой.

У туарегов не оставалось другого выхода, как топтаться на одном месте, пока они не исчезнут окончательно, и Гаселю больно было согласиться с тем, что он принадлежит к потерянному поколению.

Огромные, воняющие бензином грузовики пересекали Сахару с севера на юг и с востока на запад, каждый из них перевозил груз, который был под силу не одному, а тридцати верблюдам. Так что и караваны уже стали большой редкостью среди дюн.

Надо же, непонятные приборы, летающие где-то выше туч, могут