Но мне должно было что-то привидеться.

Скрип двери дома с привидениями вернул меня к реальности. Донован и брюнетка вышли из дома, вернувшись в свет вечеринки. Мой взгляд сузился, я пристально смотрела на них, пока слова Дэмиена эхом отдавались в моей голове. Могу ли я определить, что что-то случилось?

Какая-то часть меня хотела довериться Доновану и поверить, что ничего не произошло. Однако другой, более сильный голос требовал правды. Донован выглядел как всегда невозмутимым, руки небрежно засунуты в карманы, волосы слегка взъерошены, что не предвещало ничего особенного. По одному лишь его поведению ничего нельзя было сказать.

Я перевела взгляд на брюнетку. Она уже присоединилась к своим друзьям, и их шепот был едва слышен на расстоянии. В ее глазах искрилась невысказанная тайна, и что-то было в ее блеске для губ, возможно, слегка размазанном, и в ее волосах — может быть, они были более растрепанными, чем раньше? Сомнения витали в моей голове, но в глубине души затаенное чувство подсказывало, что я уже знаю правду.

Я снова перевела взгляд на Донована, безмолвно умоляя его сказать что-нибудь, что успокоило бы меня так же, как я его. Он мог бы и не спрашивать, но мне было важно сказать ему, что между мной и Адрианом ничего не было. И, возможно, он сделает то же самое для меня.

"Что?" — спросил он в ответ, его тон ничего не выдавал.

В этот момент мое сердце словно разбилось вдребезги, но я не могла этого показать. Если это наказание за мои поступки, я приму его.

"Я просто готова уйти", — сказала я, мой голос был ровным, несмотря на боль внутри меня.

Я наполовину ожидала, что он будет спорить, заставлять меня терпеть эту ночь еще минуту. Но он кивнул. "Я тоже", — просто сказал он.

Он протянул мне руку — предложение было похоже на оливковую ветвь. Несмотря ни на что, я отчаянно искала хоть какую-то связь, хоть какой-то знак, что между нами еще что-то есть. Я взяла его руку, цепляясь за эту крохотную надежду.

Когда мы уходили, я чувствовала на себе пристальный взгляд, молчаливое, напряженное наблюдение, которое преследовало меня до самой парковки. Мне не нужно было оглядываться через плечо, чтобы понять, что этот взгляд принадлежит Адриану.

4

Адриан

Я не мог вынести их вида.

Но я не мог и отвести взгляд.

Мои губы кривились в усмешке, когда их фигуры постепенно исчезали в тени тыквенного поля "Полая жатва". Ночь была залита мягким янтарным сиянием, а изящные нитяные фонарики, сплетенные в замысловатые узоры, создавали темную и неумолимую ауру.

Без предупреждения во мне закипел гнев. Игра исчезла. Это было мелкое отвлечение, которое меня не интересовало, даже когда они были здесь. Единственная причина, по которой меня это волновало, заключалась в том, что ее спиннинг приземлился на меня.

Образы ухода Сиенны, ее рука в руке Донована, зажгли что-то глубоко внутри меня, что грозило разрушить мое самообладание. Каждый смех, каждое вращение бутылки, каждый шепот вокруг меня, казалось, усиливали ярость внутри меня. Игра продолжалась, но мне было все равно.

Я не мог перестать думать о том, что произошло, о ее лице, когда она оставалась со мной наедине. Во взгляде Сиенны было что-то такое — тепло, искра любопытства. Это была связь, которую мы почти исследовали, путь, который мы почти прошли. Разочарование от того, что мы были так близки к тому, чтобы заполучить ее, но помешала ее непонятная преданность Доновану, сводило с ума. Это было похоже на наблюдение за бродячей собакой, преданной до безобразия, но слишком отчаянно нуждающейся в хозяине, чтобы понять, что ее преданность была неуместной. Ее привязанность к Доновану, слепая и непреклонная, была для меня загадкой, которую я не могла разгадать, противоречием тому пламенному духу, который я помнила с детства.

Почему меня это так волновало? Почему меня беспокоило то, что Сиенна выбрала Донована, привязалась к нему, несмотря ни на что?

Возможно, потому, что она олицетворяла собой единственное преимущество Донована передо мной, единственное завоевание, в котором он преуспел первым.

Это была горькая пилюля, которую нужно было проглотить. Сиенна стала не просто предметом разногласий между мной и Донованом, она стала символом того, чего у меня не было, вызовом негласному соперничеству, которое всегда существовало между нами.

Черт.

Я не мог оторвать от нее глаз, даже когда она исчезла. То, как она уходила с моим братом, запустило что-то первобытное глубоко внутри меня. Она должна была быть моей. Она всегда должна была быть моей.

"Ты пялишься".

Я не стал смотреть на Лиама. Я чувствовал запах его сигарет отсюда. Он был единственным хоккеистом из всех, кого я знал, который мог заниматься спортом и при этом курить без ущерба для своей выносливости.

"Я не знаю, о чем ты говоришь", — ответил я. Я все еще не отводил от нее глаз.

Не мог.

Я продолжал видеть их переплетенные пальцы. Я все время представлял, как ломаю пальцы брата, чтобы он от нее отцепился.

"Хм…" Долго затягивался, пока дым не окрасил черное небо.

"Я слышал, как Дэмиен трахал какую-то девчонку в кукурузном лабиринте", — сказал я.

"О, хорошо", — ответил он своим обычным безразличным тоном. "Как раз то, что нам нужно. Еще один скандал с сексуальными домогательствами. Как будто нашу команду и так не ненавидят".

"Ты знаешь, где Мэтерс?" спросил я.

Я не думал, что мой брат будет визжать от каждого удара костью, но, возможно, это того стоило, если бы я мог его заставить.

"Последнее, что я видел, — это как Картер выводил его из дома с привидениями", — ответил Лиам. "Полагаю, они с Дэмиеном соревнуются в том, кто получит больше меток сегодня".

"Это начало сезона".

Когда они наконец исчезли, я отвёл взгляд, чтобы посмотреть на вратаря. О мастерстве Лиама на льду ходили легенды, как и о его загадочной манере поведения. При росте метр восемьдесят пять его худощавая и атлетичная фигура