class="p1">Боль смывает шелуху, сознание приобретает кристальную ясность. Если и есть какой-то шанс спасения, то он в одном — ни шагу с избранной линии.

Ефрейтора сменяет другой ефрейтор, за ним — сержант, чередуются и следователи, только я один и тот же, вынужденный отвечать на тысячи однотипных вопросов. Спать не дают, пока не вырубаюсь, уже не чувствительный ни к чему — ни к пыткам, ни к яркому свету, ни к ведру ледяной воды.

Месяц однообразно-мучительных дней и ночей заканчивается, когда меня оставляют в покое на несколько часов в одиночной камере. Гром замка нарушает уединение. Но это — не дюжие парни, что поволокут в допросный кабинет. Фашист собственной персоной, в идеально отглаженной форме, чисто выбритый, сапоги блестят до боли в глазах. Затхлый запах камеры перебивается благоуханием одеколона. Выпрямившись, рассматриваю звезды на его погонах…

Доннерветтер, как галантно восклицали мои предки! У меня в шестерках на зоне ходил целый майор!

— Здравствуйте, герр офицер.

— Здравствуйте, Теодор. Не поднимайтесь. Сожалею, что процедура проверки в Абвере столь брутальна.

— А уж как я сожалею…

— Ваш сарказм неуместен. Если надеетесь сделать карьеру в Рейхе, извольте укрощать свою дикую фантазию. Вы специально провоцировали следователей?

Тут он прав на все сто.

— Учту, герр…

— Вальтер фон Валленштайн.

Вот это — да. Соответствует. Простецкая фамилия Мюллер (der Müller означает «мельник») подходит ему как свинина к еврейскому столу.

— «Фон»… Вы обладатель баронского титула!

— «Фон» — это дворянская приставка. Я — граф, — скромно поправляет он.

— Позвольте мне пропустить «сочту за честь» и так далее. Слушаю вас.

— Из России пришло подтверждение ваших показаний. Включая арест отца. Он осужден тройкой к десяти годам лагерей за контрреволюционную деятельность.

— Уже и приговор… Быстро!

— У меня есть другая неприятная новость. Ваша мать тоже арестована как ЧСИР. Младший брат отправлен в детдом.

Лучше бы меня расстреляли… Отворачиваюсь, чтобы он не видел моего лица.

Мама!

У нее больное сердце. Такое большое, доброе и больное сердце. Ну зачем?!

Сашка… Сама святая простота. Почему-то запомнился в белой панамке и маечке, в руках белый бумажный самолетик с карандашной красной звездой. И он заперт в детдоме, среди отловленной ментами беспризорной шпаны?! И все ради…

Граф выдерживает паузу, потом продолжает.

— Вы — стойкий и умный человек, Теодор. К сожалению, абсолютно недисциплинированный, но это поправимо. Касательно сотрудничества с Абвером: оно под вопросом, несмотря на мою протекцию и знакомство с главой разведки — Канарисом. При первом же контакте с НКВД вы получите вербовочное предложение. У большевиков слишком много рычагов давления на вас через членов семьи.

Я сжимаю лицо ладонями, не обращая внимания на синяки и ссадины. Эти отметины — такой пустяк! Голос майора бубнит где-то вдалеке.

— Возможно, Тео, красные ограничились бы вами и отцом. Не буду скрывать, арест фрау Нейман явно связан с нашим побегом.

Делаю глубокий вдох.

— Герр майор, я не в претензии. Она — жена и мать двух контрреволюционеров. Всему виной большевистская система, а не вы.

— Верили системе и так быстро разочаровались в ней?

Дежурный вопрос каждого из сменявшихся следователей. Под конец их просто посылал. Графу отвечаю подробно.

— Признаюсь, и раньше были сомнения. Но мы, комсомольская молодежь, старались не замечать ничего. Надеялись — все наладится, образуется. С арестом отца я понял, что зря занимался самообманом.

— Хорошо, что поняли. Россия — это огромная яма, куда ваших предков занесло по несчастливому стечению обстоятельств. У вас будет время осознать, что только германский народ, народ великого Рейха, даст ощущение настоящей семьи. Конечно, в СССР вы почти ничего не слышали об идеях национал-социализма. Большевики смешивают их с фашизмом, обливают грязью…

— Стоп-стоп! — прерываю его, демонстрируя ту самую недисциплинированность. — Не надо лозунгов. Я, конечно, прочту «Майн Кампф» и во всем разберусь. Но, поверьте, и без этого имею очень веские причины бороться с красными.

— Знаю. Вам найдется достойное, перспективное место в наших рядах. Сегодня вас осмотрит врач. Поправляйтесь и набирайтесь сил.

Снова гремит замок. Снова меня запирают в одиночке. Наверно, по инерции, охрана внутренней тюрьмы Абвера еще не получила новых указаний.

На краю койки оставлена пачка американских сигарет и коробка спичек — напоминание о скрутках с самосадом, что выменяли у блатных на пиджак графа Валленштайна. Курить не тянет совершенно. Я лежу один и мучаюсь от желания вскрыть себе вены зубами.

Глава 5. Сикрет Интеллидженс Сервис

В массивном здании викторианских времен на Бродвей-Билдингс, что у станции лондонского метро «Сент-Джеймс парк», последствия экономического кризиса совершенно не сказались на обстановке, тоже выдержанной в стиле конца XIX века. Немногочисленные посетители все так же видят увесистую деревянную мебель, камины, шкафчики с чайными сервизами, канделябры, ширмы и прочую утварь золотой эпохи империи.

Нищета запрятана глубже, она в мизерных ассигнованиях, выделяемых британским правительством на Секретную службу Его Величества. О масштабных операциях, когда Сидней Рейли тратил миллионы на борьбу с большевиками, сейчас невозможно и мечтать. В Москве сохранился единственный резидент под дипломатическим прикрытием, в штате у него одна секретарша, вне штата — горстка завербованных жителей Советской России. Их число падает день ото дня. Госбезопасность красных считает своим долгом арестовать десять невиновных на одного реального шпиона, лишь бы ни один из сотрудников иностранных разведок не оставался на воле.

Британия в той или иной мере контролирует половину мира. Враги ненавидят открыто, союзники затаили недоброжелательность и зависть. А у британского льва слезятся подслеповатые глаза. Они больны от недостатка денег на главное зрительное средство в мировой политике — агентурную разведку.

— Сэр Си ждет вас.

Секретарши в приемной шефа МИ6 подбираются под стать интерьеру, как непременный ее атрибут вроде банкетки. Немолодая, немодная, необщительная, вообще состоящая из сплошных «не». Некто юный, ярко одетый и приветливый выглядел бы здесь чужеродно.

Сэр Энтони Иден, породистый джентльмен консервативного вида, отвесил кивок в знак благодарности, что говорящая банкетка пропустила его к адмиралу, и проскользнул в дверь. Короткий обмен приветствиями с вежливым предложением чая быстро уступил место основной теме встречи.

— Боюсь, главе государственного учреждения некорректно подвергать критике внешнюю политику правительства.

— Но и поощрять ее безрассудно, — кивнул визитер. — Особенно политику умиротворения. Глупо кормить волка досыта в надежде, что он подобреет от переедания.

Адмирал иронично улыбнулся, обнажив желтоватые от пристрастия к трубке зубы под редкой полоской пшеничных усов.

— Вот как? Но именно вы, консерваторы, определяете курс. А потом посыпаете головы пеплом.

— Если курс останется прежним, в будущем пепла просыплется много больше. Сначала мы стерпели ввод германских войск в Рейнскую зону, теперь сэр Стэнли подписал с Гитлером морской договор. Тем самым дружески похлопал фюрера по плечу и окончательно похоронил условия Версальского мира. Что дальше? Судетская Чехия? Австрия?

Глава британской разведки