Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы медленно склонились, чтобы приступить к уборке. Эми и Аимару помогли убрать остатки ужин. Позже я помыла голову остатками воды, радуясь, что новая одежда почти не испачкалась. Леди Чийомэ это точно не понравилось бы.
Когда мы справились, все отправились спать. Я хотела поговорить с Эми, задать множество вопросов. Но она уже похрапывала до того, как я забралась на свой матрас.
Я старалась не издавать звуки, потому что плакала. Думала об Усако и маме. Ока-сан продала меня. Усако гуляла по лесу без меня.
Если я и могла бы сейчас сбежать, я не найду дорогу домой, да и мне там могут быть не рады.
Я не успела успокоиться и уснуть. Раздались ровные шаги по татами.
— Кано Мурасаки, — тихо сказала Кунико. — Идем. Леди хочет тебя видеть.
Я встала с матраса, вдруг осознав, как затекли ноги, и как слиплись волосы.
Кунико увела меня из темной столовой, где все мы спали, в тесную комнату, где ждала леди.
Она сидела на подушке, одеяние элегантно лежало вокруг нее. Братишки стояли за ее плечами — огромные и тихие, а Миэко скрывалась в стороне в тени. Перед ней был низкий столик, на котором было несколько предметов, включая листы рисовой бумаги, мисочку самых черных в мире чернил, ящичек с разноцветными чернильными палочками и красивая кисть с красной рукоятью.
Кунико похлопала меня по плечу. Я села на колени и поклонилась.
— Подойди, Рисуко, — сказала леди Чийомэ, указывая бледной ручкой, что я должна сесть напротив нее за столиком.
Я придвинулась на коленях, чувствуя, как грубый татами цепляется за мою новую одежду. Наконец, я добралась до стола на коленях, все еще глядя вниз.
— Что ты сделала с волосами, дитя?
Я скривилась, все еще глядя на ножки стола.
— Был… случай на кухне.
Леди Чийомэ вздохнула.
— Думаю, если собрать утром с дерева постреленка, к вечеру она леди не станет.
Один из Братишек издал звук, похожий на смешок.
— Подними голову, дитя, — леди то ли кривилась, то ли насмехалась. Она указала тонким пальцем на принадлежности перед ней.
Мисочка, в которой были чернила, была тонкой, как яичная скорлупа, темно-синей, и она словно впитывала свет свечей и огонька. Рядом стоял потертый чернильный камень.
— Я хочу посмотреть, чему научил тебя твой отец, Рисуко, — она склонила голову, словно пыталась выглядеть коварно. — Напиши что-нибудь.
Едва приподняв голову, я взяла листок рисовой бумаги. Она была такой тонкой, что я едва чувствовала ее между пальцами. Положив ее перед собой, я представила, что могу почти видеть стол сквозь бумагу.
— Что мне написать? — спросила я.
— Что хочешь, — ответила она, махнув рукой.
Я закусила нижнюю губу изнутри на секунду. Я не могла ничего придумать. А потом вспомнила, как сидела рядом с отцом, копируя одно из его стихотворений, пытаясь повторить его плавные мазки кистью.
Я схватила кисть, но пальцы дрожали.
— Хорошие чернила.
Она раздула ноздри.
— Конечно, — она явно думала, что я сказала полную глупость.
Я глубоко вдохнула, пытаясь потянуть время и успокоить руку. Я пыталась представить слова, появляющиеся из-под кисти отца, три строки любимого стихотворения Ото-сана. Не понимая, что я делаю, я сжала кисть, обмакнула в чернила и позволила кончику двигаться по белоснежной бумаге.
Быстро гибнут солдаты
Битва белого и алого
Лепестки на земле.
Леди Чийомэ снова фыркнула, глядя на мою каллиграфию. Но в этот раз дело было не в отвращении, я поняла, что она была потрясена.
— Очень хорошо, — сказала она, вскинув брови.
Так и было. Отец гордился бы. Я была не так хороша, но линии были четкими и легкими.
— Это одно из стихотворений отца.
— Да, — сказала она. — Знаю.
Я хотела спросить, откуда она это знает, но она вскинула тонкий палец. Ее лицо было спокойным, но внутри что-то бушевало.
— Поэзия — это хорошо, но выучить хокку может любой. Покажи мне что-то сильнее. Прозу.
Я глубоко вдохнула и тут же подумала об абзаце, который Ото-сан давал нам каждый раз. Я взяла чистый лист и кисть. В этот раз я была спокойнее. Левой рукой я придерживала правый рукав.
— Спрячь язык во рту, дитя, — цокнула леди Чийомэ.
Я послушалась. Я и не заметила, что высунула его. Пальцы снова задрожали.
Я глубоко вдохнула, осторожно обмакнула кисть в чернила и начала писать.
На землях некого императора была леди из простых людей, но он любил ее сильнее остальных. Великие амбициозные леди смотрели на нее с презрением. Поэтому…
Мою концентрацию нарушил странный звук — не то свист, не то хрип. Я тревожно вскинула голову.
Лицо леди Чийомэ исказилось и помрачнело. А потом она снова издала этот звук, но уже громче, и я поняла, что она смеется. Слезы потекли из ее глаз, она завывала от смеха.
Я сидела, пока чернила засыхали на кисти, и боялась пошевелиться. Я не знала, почему она смеется, боялась, что мое действие тут же разозлит ее.
Она протянула руку к Миэко, и по лицу горничной я поняла, что она так же потрясена, как и я. Идеально-черные брови Миэко были так высоко, что могли переломиться.
Леди Чийомэ взяла из рукава Миэко шелковый платок и начала вытирать глаза. Я заметила, что и двое стражей были потрясены.
— Ну, Миэко, — сказала леди, — видишь? Я посмотрела на вершину забытой сосны в забытой провинции Чистоты, а нашла последнего великого энтузиаста «Сказаний Генджи», — она расхохоталась, Миэко улыбнулась, даже если не понимала. Старушка повернула ко мне лицо с потекшей белой краской. — Ну, моя маленькая писательница. Твой отец хорошо тебя обучил, — она громко высморкалась.
— Вот, Кунико, — она отдала ей шелковый платок, лицо горничной было маской, а потом леди повернулась ко мне. — Теперь покажи, как ты читаешь.
Плавно и так быстро, что я не успела заметить, она