смотрел в его сторону, когда садился в “опель”, перед моим внутренним взором постоянно всплывало его лицо, его карие глаза, такие беззащитные, что у меня слезы выступают, стоит мне их представить.

Я заставил себя сосредоточиться на вождении.

Дальше обычная предотъездная суматоха: поспешные сборы, “пока” мальчикам и Вибеке, почти двухчасовая поездка до аэропорта, сначала по сельским угодьям, ближе к городу – по автомобильным пробкам, потом перелет в Лондон, прямой автобус от Хитроу или через Гатвик, заселение в отель, пара бутылочек пива – и в койку, набраться сил перед событиями следующего дня.

Поездка со Стейнаром прошла совсем иначе, чем с Бьерном. Был бы рядом Бьерн, мы бы все время обсуждали “Вест Хэм” и Премьер-лигу на том экспертном уровне, который был нам вполне доступен: мы разбираемся во всем. Мы знаем, какие команды и игроки на данный момент в форме, мы держим в голове результаты всех предыдущих матчей, мы умеем анализировать тактические построения и схемы, мы проводим исторические аналогии, и пусть это кому‐то покажется смешным, но вести беседу на таком уровне офигительно клево. Футбольным болельщикам свойственна такая же спаянность, как коллекционерам фарфора, физикам-ядерщикам и любителям поэзии. Радость разделенного знания, разделенного увлечения, пребывания в том же мире.

Стейнар, как выяснилось, был никчемушным болельщиком. Он навязался в поездку как фанат “Эвертона”, но это было громко сказано: он оказался из тех, что трезвонят о том, что болеют за такую‐то команду, но на самом деле им по большому счету все равно. Может, когда‐то в юности такие и питали чувства к “своей” команде, но теперь от любви осталось всего ничего, они практически не помнят ни лиц, ни имен игроков.

Все это обнаружилось, только когда мы уже летели в Англию и я, получив от стюардессы баночку пива, принялся прикидывать возможные стратегии игры, подготовленные “Вест Хэмом” и той командой, которая приедет к ним на матч. Мы с Бьерном всегда обсуждали в поездках такие вещи. Стейнар тоже взял пива, но он не знал, ни кто такие Харри Кейн или Энди Кэрролл, ни что мы называем “Вест Хэм” “Молотками”. Мало того, он не знал даже, что “Шпоры” – это “Тоттенхэм”.

Сегодня стоит поразмыслить над тем, почему я раньше не придал этому значения.

В полете я об этом не думал, но помню, что эта мысль посетила меня, когда мы в пятницу вечером собрались ложиться спать, пропустив по нескольку кружек пива в пабе по соседству. Я трепался напропалую, он же был молчалив, а в какой‐то момент и вовсе отвлекся.

“Бред какой‐то, – подумал я, – вот он лежит тут рядом в номере на двоих, утром нам на матч к 12:45, а он в футболе ни шиша не сечет”.

Но я отбросил эту мысль, легко, как что‐то естественное, приняв желание Стейнара взять и на голом энтузиазме махнуть за компанию в поездку.

Я заснул.

Среди ночи проснулся.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, где я. Ты в Лондоне, сейчас ночь, завтра матч, времени – сколько же? – 03:45. Тут я понял, что проснулся потому, что в комнате что‐то поменялось. Я не шевелился, мое тело не двигалось; я осторожно огляделся, приоткрыв глаза.

Из ванной вышел Стейнар с мобильным телефоном в руке. Голубой свет экрана был направлен вниз, к полу, словно он держал карманный фонарик. Я, замерев, прислушался. Стейнар тяжело дышал, казалось, каждый вздох поднимался у него от ступней и постепенно охватывал все тело.

Выражения его лица мне было не разглядеть.

К счастью.

Проснувшись, я увидел, что возле столика с лежащим на нем айпадом стоит Стейнар с замотанным вокруг пояса белым гостиничным полотенцем и зубной щеткой в руке. Он внимательно смотрел ютубовское видео; на его растянутых в широкой улыбке губах пенилась зубная паста.

       I’m forever blowing bubbles

       Pretty bubbles in the air

       They fly so high

       They reach the sky

       And like my dreams they fade and die!

       Fortunes always hiding

       I’ve looked every where

       I’m forever blowing bubbles

       Pretty bubbles in the air![2]

– Вот так песенка, – засмеялся он, пуская пузыри из пасты. Зашел в ванную, сплюнул и прополоскал рот. Под звуки льющейся из крана воды я посмотрел на часы – 09:10 – и откликнулся, зевнув:

– Ну да, странноватая, но милая, она у них еще с двадцатых годов.

Стейнар вышел из ванной.

– Мне же надо подготовиться к великому матчу, буду петь вместе со всеми! – Стейнар улыбнулся своей открытой улыбкой; каждому хочется, чтобы его такой одарили. – Хорошо спал?

Я кивнул, сел в постели и выглянул в окно. Сообразил, что Стейнар встал уже давно: на его кровати лежала газета “Дейли Мейл”, бумага несла на себе неуловимый отпечаток дня, а не девственного утра. За окном сияло голубое майское небо с редкими белыми облачками; видимо, денек в Лондоне выдался погожим и теплым. Стейнар оказался жаворонком, не то что я, любящий поваляться в постели.

– Дa, – ответил я хрипловатым со сна голосом, – я в Лондоне всегда хорошо сплю.

Стейнар принялся натягивать через голову белую футболку:

– Я уже позавтракал. Ты спал как младенец, я не стал тебя будить.

Еще не видя его лица, я сказал:

– Ага, я по утрам долго раскачиваюсь.

Его голова вынырнула из футболки. Стейнар небрежно поправил волосы, хохотнул и сказал:

– Пойду, пожалуй, прогуляюсь перед матчем, ведь еще есть время?

– Есть, – сказал я, – но почти все пока закрыто…

Стейнар развел руками и выдал одну из своих характерных сентенций, которые в устах других людей звучали бы фальшиво, а у него – искренне и ясно:

– Мир открыт, и я открыт.

Мне это понравилось. Похоже на то, как я себе представляю идеальный мир. Я воспринимаю жизнь примерно так же и мечтаю, чтобы все сложилось так же у моих парней и чтобы Финн почувствовал, что сказанное Стейнаром тем утром – ну, что мир открыт ему, а не слепит его карие глаза, – это правда.

Стейнар уже стоял в дверях в джемпере и ветровке. Наискось через плечо у него висела кожаная сумка цвета шампанского. В глазах здоровый блеск, в теле – здоровая упругость: радуется майскому дню в Лондоне.

– Пойду поем, – сказал я, – а по пути на стадион заверну в “Таверну Болейн”.

Стейнар засмеялся: – Болельщик что надо, серьезный подход к делу.

– Прикольный дух “Вест Хэма”, – сказал я, – игры против “Тоттенхэма” всегда ожесточенные. Так что учти на всякий случай: если продуем, вечером настроение у меня может быть отвратное.

– Постараюсь утешить тебя, мой мальчик, – усмехнулся он.

– Баркинг-Роуд, прямо возле стадиона, “Таверна Болейн”. Давай встретимся там в половине двенадцатого?

– Идеально, – сказал Стейнар, занося адрес в