Мануэл последовал за своим учителем в дом, точнее сказать, в различные помещения, висящие на скале рядом друг с другом, вставленные одно в другое и соединенные лестницами и стремянками.

Первое помещение производило на удивленного посетителя впечатление кунсткамеры. Древние измерительные инструменты, навигационные приборы из полированной латуни, различные орудия и просто находки. Среди них раковины, черепа животных, корабельное имущество, найденное после кораблекрушения, загадочный кусок изъеденного червями дерева, фарфоровые графины, пестро раскрашенные фаянсовые плитки, так называемые «азулежу», рядом с ними глиняные трубки и кубки самых разнообразных размеров. Потом они вошли в более просторное помещение, заполненное сложенными в стопки книгами, древними фолиантами, документами и горами бумаг. Посреди комнаты стоял большой письменный стол, загроможденный книгами и манускриптами, у окна — старый, овальной формы деревянный стол на толстой крученой ноге. Слева и справа от него два стула. В центре столешницы была вставлена украшенная инкрустациями шахматная доска. Фигуры расставлены к игре, рядом чайные чашки из фарфора, графин с вином, рюмки и ваза с многочисленными трубками для курения.

— Выбери себе место, — попросил Рибейро гостя, — где тебе нравится. А я меж тем приготовлю нам чаю.

Мануэл с удивлением и любопытством огляделся вокруг, потом бросил взгляд через окно на долину и дальше, на Коимбру с Кумулу. Значит, вот где его учитель готовится к семинарам, вот где он читает и размышляет.

Мануэл был настолько погружен в свои мысли, что не заметил, как Рибейро вернулся в комнату с дымящимся чаем и разлил его в чашки.

— Когда мне больше ничто не приходит в голову, то я, как и ты сейчас, смотрю вдаль, — сказал Рибейро, и они сели у окна.

— Я этому не верю!

— Чему ты не веришь?

— Что вам ничего не приходит в голову.

— Что это тебе вздумалось? Возьми простые числа. Если они отличаются на два, то называются «близнецы», как, например, одиннадцать и тринадцать или сто один и сто три. Сколько всего существует «близнецов», до сих пор не знает никто. Есть еще и «тройня». До сих пор обнаружена только одна: три, пять и семь. А почему так? Ты же не думаешь всерьез, что у профессора математики нет никаких нерешенных задач с буквами, словами, числами и вычислениями, что он разгадал все загадки?!

— Вы всегда произносите «числа» и «слова» почти на одном дыхании. Но ведь их разделяют миры.

— Это потому, что ты не можешь соединить мир римских букв с миром арабских цифр. Посмотри-ка на евреев, у них одно связано с другим. Одни и те же графические знаки для чисел и для букв. «Алеф» — это и первая буква и число «один». «Бет» означает букву «Б» и число «два». Каждый графический знак — число и буква одновременно. Так в этом священном языке возникают слова, которые имеют определенное числовое значение. И ученые, изучающие письменность, выявляют между ними тонкое таинственное родство. Можно потратить всю жизнь на изучение этой связи. Твой чай остывает.

Мануэл храбро взял чашку и выпил чай.

Рибейро продолжал:

— Ты знаешь историю о змее в раю. Древнееврейское слово для обозначения змея имеет числовое значение триста пятьдесят восемь. Но это также и числовое значение древнееврейского слова, обозначающего «мессия». Впрочем, над этим следует еще подумать.

— Для моего духовника подобные мысли были бы ересью.

— Но это не так. Это был тот самый змей, который вызволил нас из состояния тупости и дал нам возможность различать добро и зло.

— Но при чем тут мессия?

— Ну, если человек может быть добрым и злым, он закономерно становится грешником. За все грехи человеческие расплатились разом на кресте. Ты видишь, что числовое значение и язык связаны друг с другом разнообразнейшими способами. Они взаимодействуют, как два полюса, как твоя левая и правая половинки мозга. Одна нужна тебе для размышления, другая — для счастья.

Рибейро опять отпил чаю, у Мануэла же не создалось впечатления, что он что-либо понял. Наконец он выдавил из себя, лишь бы что-нибудь сказать:

— Таким образом вы счастливы, потому что многое понимаете.

— Это весьма относительно, да и счастье бывает разного сорта. Заниматься словами и числами — одно дело, в этом многие разбираются. Они читают, слушают, считают. Для мира торговли этого вполне достаточно. Но с такими знаниями мы находимся самое большее в преддверии храма и его мудрости. Однако если ты хочешь проникнуть дальше в магическое пространство чисел, если ты хочешь разгадать загадку таинственного мира букв и слов, тебе должно посчастливиться.

Из букв мы образуем слова, слова складываются в предложения, и в виде историй мы выпускаем их в мир. Вскоре они становятся самостоятельными. Едва тобой произнесенные, они уже не принадлежат тебе, начинают жить своей собственной жизнью, неподвластные твоему контролю. Истории бродят по всему свету, легкие, как дыхание, совершая известную во всем мире свободную сделку между невесомостью и случаем, весящим намного больше, чем любой ценный груз, который разгружают в гавани Порту.

— Но математика, к счастью, не зависит от случая, — попытался ввернуть Мануэл.

— Конечно же, я принимаю его в расчет, это для меня необходимость. Ибо для большинства проблем, в принципе, существуют простейшие решения. Но поскольку счастье нам претит, а случай не предоставляется, мы ожесточенно что-то считаем, ломаем себе головы, спорим и при этом совершенно не умнеем. Счастливый случай и чистая математика так же неразрывно связаны друг с другом, как курица и яйцо.

Мануэл уставился на свою пустую чашку, как будто пытался найти там ответ.

— Одного я не понимаю. Ведь наука отвергает такие категории, как счастье и случай? И Церковь не допускает правоты случая. Для нее за всем стоит прежде всего воля Божья. А воля Божья не случайна.

— Именно так думает, конечно, твой духовник? — с иронией спросил Рибейро и потянулся к курительной трубке.

— А вы, что думаете вы?

— Я уверен, что Всевышний благосклонен к случаю, испытаннейшему средству против скуки.

— И у вас нет страха перед еретическими мыслями?

— Поскольку передо мной не Великий римский инквизитор, то страх не переходит границы разумного. Кроме того, противоречило бы здравому смыслу высказывать свои мысли где попало и кому попало.

Мануэл почувствовал себя польщенным, однако в него вселилась неуверенность.

— Бог не игрок! — сказал он.

— Не игрок — подходящее слово. Он — артист, скульптор, художник, поэт, как тебе будет угодно. Частично математика, частично свободная игра сил.

— Значит, все-таки игрок.

— И игрок тоже.

— Но у математики строгие правила и законы!

— Как и у любой другой игры. И все же результат неизвестен.