распахнутых окон, как назло, доносилось громкое и базарное: «Покупайте сладкую воздушную сахарную вату!..»

* * *

При этих воспоминаниях, да именно о шрамике, в глазах появилось множество темных пятнышек, и я стал видеть мир словно сквозь пятнистую сетку. Мысли вдруг стали отрывочными, как отдельные бессвязные слова. И воспоминания отрывочны, как безграмотно смонтированные кадры. Дорогая мебель, дорогой район… Лучше, чтобы напротив церкви… Или пруда. А в пруду чтобы лебеди. На крайний случай – утки… И мой сумасшедший пес держит в лапах чашку из темного чешского стекла. Она стоит целых 500 долларов… Белые стены, ни одного пятнышка. И запах нашатыря и валокордина… Лис в черной марлевой повязке. Иришка в стерильных перчатках со шприцом из гжели… На операционном столе лежит человек. Под наркозом… Как же его звали… Не помню. Не может быть, чтобы не помнил… Я же помню! Ведь с него, пожалуй, все и началось… Или гораздо раньше?.. Господи, как же его звали?..

Я ударился лбом о стол. И очнулся.

Голова гудела. Хотя, возможно, это гудела бежавшая за окном электричка. Я со всей силы надавил на веки. И перевел дух. Неужели я умудрился так напиться? Этого не может быть, я ведь даже не добил бутылку вина. Впрочем, вчера ночью я отогнал бессонницу хорошей дозой феназепама. Ко всему прочему постоянно шалящие нервы. И страх… Тут даже напиваться необязательно. И без вина можно свалиться с ног.

Я на секунду успокоился. И налил себе остатки вина. И вдруг вспомнил. И хлопнул себя по коленям. Пакета не было… Сердце бешено заколотилось. Я огляделся. Посетителей в кафе тоже не было. Только я. И маячащий у барной стойки официант. Так. Нужно успокоиться. Взять себя в руки… Никто, никто на всем белом свете не знал о том, что я вчера написал. А сегодня сложил в пакет и скрепил его сургучной печатью. Значит, пока я вырубился, пакет просто свалился.

Я залез под стол – ничего. Обшарил пол под близстоящими столиками и стульями – ничего. Пакета нигде не было.

Мои руки задрожали. Мысли запрыгали в бешеном танце. И я уже не в силах был их остановить. Кто, зачем, когда? Впрочем, разве не я сам совсем недавно вынес себе приговор и даже простился с жизнью? Я сам все чувствовал. Нет, черт побери, знал! Знал, что за мной могут следить! Разве не поэтому я и пришел сюда, в это случайное кафе? Передохнуть. И успокоится. В безопасном месте.

Нет, похоже, для меня безопасных мест уже нет. На всей огромной круглой планете не найдется для меня хоть одного маленького безопасного местечка. И это надо безоговорочно признать.

Голова по-прежнему гудела. Конечно, это не электричка. Я вдруг понял – просто в вино мне подсыпали снотворное. Кто? Какой глупый вопрос.

Я взмахнул рукой, подзывая официанта. Он мигом очутился возле меня. Я внимательно на него посмотрел. Я хотел его на всякий случай его запомнить. Молодой парень, таких сотни тысяч. Высокий, худой, светловолосый. И такой прямой. Такие не сутулятся. Ничего зловещего в открытом незамысловатом лице. Я посмотрел на его бейджик.

– Дима, – вслух прочитал я. – Приятно познакомиться, Дима.

– А мне приятно вас слышать. – Он почтенно склонил голову. – Я-то думал, вы немой.

– Как видишь, от стресса и немые могут заговорить.

– Стресса? – Дима недоуменно взметнул брови. – Спят не от стресса, скорее, от усталости. Вообще-то, у нас тут не положено. Но, вижу, человек вы совсем измотанный. К тому же немой. Пожалел – потому и не будил… А вы вовсе не немой. А вовсе даже наоборот.

Этот факт, пожалуй, его обидел больше всего. Словно доверчивого ребенка.

– Скажи, Дима. С какой стати я так крепко и так внезапно заснул?

Дима невинно пожал плечами, захлопав длинными светлыми ресницами.

– От вина, пожалуй, а от чего еще?

Дима ловко убрал со стола пустую бутылку и пустой бокал.

– Скрываешь улики?

– Не понял?

На лице Димы появилось такое искреннее недоумение, что на секунду я даже растерялся. Но, конечно, не поверил. Конечно, это бред, если я потребую, чтобы официант не уносил бутылку с бокалом. И что скажу? Отдай мне, чтобы я отдал их на экспертизу? Из-за того, что в вашем чертовом кафе посетителям подсыпают снотворное? И как я тогда буду выглядеть? Знаю, прекрасно знаю – как… Дима бы вновь недоуменно захлопал ресницами. И уже вместо немого представил бы меня параноиком или сумасшедшим.

Нет, игру нужно вести осторожнее. Учитывая, что сейчас козыри не у меня. А на карту поставлена моя жизнь. Черт с ним, с бокалом. И с бутылкой. Даже если мне подтвердят тысячи экспертов, что там было снотворное, куда я пойду с этим заключением? Да и где найти этих экспертов? А что там было снотворное, я и сам догадался.

Еще я догадался, что где-то там, за углом, возможно, даже за углом этого кафе, меня поджидает смерть. При этой мысли я вновь похолодел. И потому как можно раскованнее развалился на стуле. И добродушно улыбнулся Диме. И посмотрел прямо в его светлые глаза.

– Что-то мало в вашем кафе народу. А что, пока я кимарил, так никто и не заскочил перекусить?

Дима стойко выдержал взгляд. И даже печально вздохнул. И непринужденно почесал за ухом. Мол, вот какой я простой, бесхитростный паренек.

– Да уж, незадача. Ни одно человека! Но у нас всегда так утром. Кафе-то небольшое, не очень известное. Это вам не центр какой-нибудь! Да и просто у нас тут все, – начал жаловаться Дима. – Да и зарплата небольшая. И чаевые никакие. Вот так и перебиваемся. Жить практически не на что! А я еще учиться хочу. Знаете, за учебу такие бабки нужно выложить! А где их взять? Если пашешь в такой забегаловке…

От такого монолога впору было заплакать. Но мне показалось (хотя, возможно, только показалось), что Дима на что-то намекает. Ах да, скорее всего, на то, что если кто предложит большие деньги, то он не откажется. Видимо, он и не отказался, когда ему заплатили за то, чтобы меня усыпить. И украсть мой бесценный, вернее очень ценный, пакет.

Дима даже по-своему был честен. Похоже, в глубине души его даже мучили остатки совести. Раз он произнес такую жалобную речь. Мол, не виноват я вовсе! Если платить за учебу нечем!

А может, и впрямь не виноват? Кто теперь отказывается от денег? Я знаю одного. Это – я… Я не просто отказался от денег. Практически я добровольно отказался от собственной жизни.