является эпоха царей и Ранней республики (VIII—IV вв. до н. э.). Это и понятно — фрагментарность источников требует от исследователя особенно активной работы мысли, чтобы нарисовать более или менее целостную картину происходившего, а неоднозначность имеющегося в нашем распоряжении материала дает возможность для совершенно различных интерпретаций, порой диаметрально противоположных.

Главной проблемой первого периода римской истории и по сей день остаются источники, т. е. с одной стороны, их скудость, с другой — их достоверность. Во второй половине XX в. сделано все возможное, чтобы решить одну часть этой проблемы, — интенсивные раскопки в самом Риме, в Лации, а также в других областях Италии дали исследователям огромный вещественный материал, в основном археологического, в меньшей степени эпиграфического характера. Какую мощную волну дискуссий поднял этот археологический материал, мы покажем ниже, а в первую очередь отметим, что среди находок есть такие, которые нанесли сильный удар по гиперкритическому направлению в науке и укрепили позиции сторонников достоверности античной традиции о раннем Риме. Так, в конце 1970-х гг. на территории бывшего античного города Сатрикум в Лации (севернее Анция, у реки Астуры) была обнаружена надпись конца VI в. до н. э. из двух строчек. Она хорошо сохранилась — пропали всего несколько букв первой строки, и выглядит следующим образом:

[En aid]e iste Terai Popliosio Valesiosio

suodales Mamartei.

По мнению исследователей, упомянутый в надписи Поплий Валезий никто иной, как выдающийся римский политик и полководец начала Республики Публий Валерий Попликола (Публикола)[1].

Подобные открытия позволяют с большим доверием относиться и к другим эпиграфическим памятникам, аутентичность которых для первых столетий Рима практически единодушно отвергалась. Прежде всего это касается капитолийских фаст, которые, на взгляд многих послевоенных историков, имеют ценность источника и для V—IV вв. до н. э., т. е. содержат истинные имена консулов первых десятилетий Республики[2]. Таким образом, можно констатировать, что к концу XX в. в науке преобладающей вновь стала позиция осторожного доверия к античной традиции об архаическом Риме, в том числе и литературной.

Последние десятилетия XX столетия отличались интенсивностью археологических раскопок. Безусловно, самыми масштабными и значимыми являлись многолетние раскопки в центре Рима на Палатине, на республиканском Форуме и на Бычьем рынке под руководством выдающегося шведского археолога Эйнара Гьерстада[3], а также многочисленные раскопки итальянских археологов[4]. Дискуссия, которая развернулась по поводу новых открытий, в очередной раз доказала, сколь сложен для интерпретации археологический материал, к каким взаимоисключающим выводам можно прийти, опираясь только на археологию.

Э. Гьерстад, основываясь на собственных археологических исследованиях, выступил за пересмотр традиционной даты основания Рима, хронологии царской эпохи и, соответственно, даты падения царской власти и установления в Риме республики. VIII—VII вв. до н.э. он определил как догородской период в истории Рима (или время «протогорода»), возникновение Рима отнес к началу VI в. до н. э. (ок. 575 г. до н. э.), а традиционную дату падения царской власти (509 г. до н. э.) считал датой воцарения этрусской династии в Риме, соответственно, отдаляя рождение республики до середины V в. до н. э. — времени деятельности децемвиров[5].

Идеи Э. Гьерстада, по крайней мере, в главной своей части — датировке начала Рима — не встретили поддержки. Практически единодушно гипотезу шведского археолога отвергли итальянские историки во главе с М. Паллотино, который во всех своих работах отстаивал традиционную дату основания Рима. Характерно, что он для доказательства своей точки зрения использовал те же самые вещественные памятники, что и Э. Гьерстад, указывая лишь на неправильную интерпретацию последним полученного материала[6]. Вместе с тем заслуги Э. Гьерстада не только как археолога, но и как историка неоспоримы. Его смелая концепция оживила дискуссию, еще больше подогрела интерес к древнейшей истории Рима и тем самым вызвала целый поток новой литературы по данной проблематике[7]. Более того, в отличие от гипотезы о сравнительно позднем складывании Рима как города, идеи Э. Гьерстада по поводу времени рождения римской республики нашли своих сторонников и последователей[8].

Еще одним важнейшим событием в исторической науке о Древнем Риме стало появление в послевоенной историографии принципиально новой концепции по извечной проблеме происхождения патрициев и плебеев и сословной борьбе V—III вв. до н. э. Родоначальником этой теории, по-видимому, может считаться английский историк Х. Лэст[9]. Выдвинутые им идеи были быстро восприняты и получили дальнейшее развитие в работах многих исследователе[10]. Суть данной точки зрения заключается в следующем. Прежде всего отвергается положение об изначальном дуализме римской общины, о раннем делении ее на патрициев и плебеев. Полагают, что дуализм возникал постепенно и окончательно сформировался не ранее V в. до н. э. Патрициат понимается как группа римских родов, выделившаяся из общей массы населения Рима в экономическом, социальном и военном плане, вначале аморфная, затем все более замкнутая, закрытая для проникновения в нее новых представителей, наконец, в первые десятилетия республики превратившаяся в своего рода касту. Соответственно, плебс выступает как масса непатрициев, долгое время не имевших никакой организации и создавших таковую после того, как патрициат замкнулся в правящую касту. Это происходило в первой половине V в. до н. э., когда вся власть в только что созданной республике оказалась в руках сената — оплота патрициата. Именно подобные стремления патрициев и дали толчок сопротивлению основной массы римского населения — плебса, вызвали двухвековую сословную борьбу.

В связи с вопросом о сословной борьбе по-прежнему в центре внимания исследователей царского Рима остается проблема так называемой центуриатной реформы Сервия Туллия. Указывая на всесторонний характер реформы — военные, политические, государственные, экономические аспекты, — большинство исследователей отрицают возможность проведения реформы в таком виде, как она зафиксирована традицией, в эпоху царей[11]. Однако в дальнейшем, в конкретной датировке реформы, единодушия нет и в помине. Ряд исследователей, основываясь в основном на военных аспектах реформы, продолжают развивать точку зрения Г. де Санктиса об очень позднем формировании римской армии на основе центурий, не ранее конца V в. до н. э. или, скорее даже, в первой половине IV в. до н. э.[12] Другие, например П. Фраккаро, возражают сторонникам столь поздней датировки и относят реформу к рубежу VI— V вв. до н. э.[13] В этом контексте вполне логичными и аргументированными представляются выводы А. И. Немировского, который, учитывая все стороны реформы, считает 40-е гг. V в. до н. э. наиболее вероятным временем проведения реформы. Именно тогда был уничтожен запрет на браки между патрициями и плебеями,