Понимаешь?

Онкер осушил рюмку до дна.

— Да, господин, понимаю, но как же с этим быть?

— — Надо присоединить к приемникам один подвижный. Тогда мы сможем регулировать свое движение относительно перемещений льда.

— На это потребуется время, господин, — больше, чем у нас есть.

— Нет, не потребуется. Я спущусь в трюм и начну сборку, а ты возвращайся на берег со свежей сменой и переставь приемники, чтобы их разделяло не более десяти шагов. Настройся на излучение так хорошо, как только сумеешь. Приобщения на этот раз искать не надо — постарайся только проследить, как прибывает и убывает энергия, насколько сильно смещение и между какими точками оно наблюдается. Улавливаешь мою мысль?

— Да, господин.

— Тогда не медли. — Ро махнул рукой.

Изможденный вагар с поклоном вышел, и Ро забыл о нем, как только за ним закрылась дверь.

Кареша Вара много раз спрашивали, что делает его столь великим охотником. Молодые люди не могли надивиться успешности, с которой он убивал мамонтов, но все их вопросы он оставлял без ответа. Разве у них нет глаз, чтобы видеть его шрамы — тот, на скуле, недостающую половину уха? Разве нет разума, чтобы понять: свою мудрость он почерпнул из ошибок, совершенных в молодости и едва не стоивших ему жизни? По всей видимости, ни того, ни другого у них не было. Они следили за ним, пытались ему подражать, терпели неудачи, а потом говорили, что он просто счастливец. Он благословлен богами, говорили люди, и владеет тайным талисманом, который притягивает к нему мамонтов. Кареша это слегка забавляло.

Он рассеянно потер шрам на правой щеке. Этот след оставили на нем когти крала, но он убил человека-зверя кинжалом в сердце. Одного этого случая хватило, чтобы научить его осторожности и бесконечному терпению. Смерть в этом ледовом краю подстерегала повсюду. Что до искусства охоты на мамонта, оно рождалось из любви и связанной с нею магии, но Кареш не умел объяснить этого своим сородичам. Пусть смекают сами. Зачем человеку делиться секретами, которые принесли ему славу среди своего народа?

Притом они только посмеялись бы его объяснению.

Кареш Вам любил мамонтов: в них для него заключалось все хорошее, что существовало на их холодной земле. Эти преданные существа всегда защищали друг друга, с великим терпением взращивали молодняк, ступали величаво и даже совокуплялись с достоинством.

Оставив двадцать своих охотников у двух костров, Кареш Вар оседлал коня и двинулся вдоль гряды холмов. Оттуда открывался вид на равнину, и он мог наблюдать за траурным обрядом. Других охотников это не занимало. Они уже не раз видели, как стадо собирается вокруг умирающей мамонтихи и как самцы поддевают жертву своими бивнями, пытаясь поднять ее на ноги. Им не хотелось дожидаться на холоде, когда самка сдохнет. Иное дело Кареш Вар.

Они нашли стадо два дня назад, и трое всадников отвлекли на себя боевых самцов, а десять человек скакали по бокам, осыпая стрелами намеченную Карешем жертву. Потом они отвернули прочь, а Кареш Вар и еще четверо, сменив их, вонзили копья в раненое животное.

Охотники отступили и стали ждать, а стадо двинулось дальше. Двое самцов вели раненую, подпирая ее боками. Но она умирала, и от охотников требовалось одно: терпение.

Самка опрокинулась набок, поднимая и опуская хобот, — так она, должно быть, пыталась втянуть в себя воздух. Мамонты, больше не стараясь поднять ее, отошли, и все стадо, вскинув хоботы к небу, громком затрубило. Быть может, это была их прощальная песнь. Кареш Вар не знал, так ли это, но его это трогало. Двое самцов взрыли землю бивнями около павшей, и стадо медленно обошло ее по кругу, прежде чем уйти на восток.

Кареш, проводив их взглядом, съехал вниз и спешился у громадного тела.

— Ты умерла, чтобы мог жить мой народ, — сказал он, положив ладонь на широкий лоб мамонтихи. — Я благодарю тебя за то, что ты подарила нам жизнь, и молюсь, чтобы твоя душа обрела покой в саду вечности.

Охотники подъехали через час, и двое принялись отпиливать бивни, которые потом превратятся в пуговицы, браслеты и пряжки для продажи жителям восточных городов. Мясо провялят, кости истолкут в порошок на лекарства и пищу для скота, из шкуры сошьют сапоги, полушубки и прочие вещи. Один-единственный мамонт — целое сокровище для племени зенг.

Легендарный Кареш Вар в который раз преуспел, и теперь его народ проживет долгую зиму сравнительно благополучно.

Один из охотников принес ему кровавую полоску мяса, и Кареш, сев на коня, поскакал по ветру и кинул мясо на снег. Саблезубые, волки и кралы, наверно, уже учуяли запах убоины — пусть подерутся из-за этого, пока не приедут повозки.

К середине дня повозки нагрузили, и длинный обоз потянулся назад к стойбищу. Кралы не появились, что очень порадовало Кареша, а саблезубым он оставил достаточно мяса. День, если брать в целом, прошел хорошо.

Всадники и повозки медленно поднимались по горной дороге. Солнце светило ярко, но не грело, и Кареш завязал уши своей меховой шапки. Последние два года, когда ему перевалило за тридцать пять, он стал чувствительнее к холоду, но никому не говорил об этом, кроме жены. Это она сшила ему кроличью шапку. Кареш улыбнулся. Большинство соплеменников считали, что глупо иметь только одну жену, но она одна стоила десяти женщин. Карешу не терпелось увидеть ее снова, но тут к нему подскакал один из разведчиков.

— Черная лодка вернулась, Кареш, и Синеволосые вышли на лед.

Время близилось к полудню, когда засветилась первая из шести серебряных пирамидок. Подвижник Ро, усталый и промерзший насквозь, протер глаза, подумав, что принимает желаемое за действительность. Он пристально уставился на четырехфутовое треугольное сооружение из серебряных стержней, обмотанных золотой проволокой. Быть может, это только отраженный свет, излучаемый пирамидой. Усталость как рукой сняло.

Худощавый вагар рядом с ним держал деревянный ящичек, из которого золотые провода тянулись по снегу к каждой из шести пирамид.

— Не шевелись, — сказал ему Ро и приподнял крышку так, чтобы вагар не видел содержимого ящика. Два белых кристалла, вставленных в слюду, ярко сверкали, третий переливался мягким светом. Ро опустил крышку. Засветилась вторая пирамида, за ней третья.

Двенадцать вагаров стояли как вкопанные, глядя, как загораются одна за другой все шесть пирамид.

— Не шевелись, — повторил Ро вагару с ящиком.

— Да, господин.

Ро, словно повинуясь собственному приказу, тоже замер, но его пронизывала дрожь. Сделав усилие, он отошел в сторону и позвал четверых вагаров за собой к воде, где стояли на снегу несколько ящиков и покрытый полотном сундук. Вагары достали из одного ящика деревянные башмаки и обули их поверх своих меховых сапог, а из карманов вынули длинные деревянные наперстки и надели на пальцы.

С сундука четырех футов длиной и трех шириной осторожно откинули полотно. Черное дерево покрывали непонятные вагарам знаки, с двух длинных сторон были вделаны большие золотые кольца.