Мне сделалось душно, и я поспешил выйти вон из зала. Негодуя на дядю, что позволил ему отвести меня в такое странное место, я побрел по комнатам и вдруг услышал знакомый голос Аметистова.

– Зоя, мон анж[6], это же чистая прибыль! Что ты заработаешь на своих голозадых поэтах и на мсье большевике? А это живые деньги! Или ты думаешь, что новая власть будет тебя кормить и поить задаром?

Я изумился. Только что, мне казалось, Аметистов был на эстраде и распевал «Яблочко», и вот он уже совершенно в другом месте! Как такое может быть? Или я спутал его голос с чьим-то другим?

Раздираемый любопытством, я заглянул в комнату. Там на диванах спиной к двери действительно сидели Зоя и Аметистов.

– Борис Семенович Гусь готов платить деньги, настоящие золотые десятки – прямо здесь, и без всяких расписок, – говорил кузен, нервно постукивая пальцами по подлокотнику. – И не только Гусь. Несмотря на весь этот кавардак, в России остались еще богатые люди. Да, они растеряны, разбиты, перевернуты. Но они желают любви и твердой почвы под ногами, и эту почву мы можем им предоставить на взаимовыгодных условиях!

– Ты ненормальный, – отвечала Зоя растерянно, – я не отдам Манюшку на растерзание Гусю.

– Да кто, кто говорит о Манюшке, – вскрикивал кузен, – вокруг полно голодных профессионалок! Впрочем, ты права! Профессионалки грубы и пошлы, а у нас изысканная публика. Надо подыскать приличных женщин, клиент падок на приличных женщин.

– Замолчи, – твердо сказала Зоя, – я не превращу свой дом в вертеп.

Аметистов внезапно оглянулся на дверь, и я еле успел спрятаться. Не желая быть застигнутым, попятился назад, и вдруг наступил на чью-то ногу. Прямо из воздуха передо мной возник Великий Могол, или Чингис-хан, или Темучин – ну, словом, та самая косая желтая физиономия, которая так напугала меня давеча, когда мы с дядей входили в дом.

– Прошу прощения, – пробормотал я, стараясь, чтобы голос мой не дрожал, – я вас не заметил.

Желтая рожа, однако, ничего не сказала, только взяла меня за рукав и потянула за дверь. В тот же миг из комнаты в прихожую выглянул Аметистов и прокричал:

– Никого тут нет, Зоенька, у тебя паранойя! Аллюсинасьóн[7] – и не более того!

Стало тихо. Страшный человек, пленивший меня, стоял совсем рядом и весьма невежливо глядел прямо мне в глаза.

– Чем могу служить? – поинтересовался я, слегка откашлявшись.

– Вы врач? – сурово спросил он.

– Простите? – растерялся я.

– Ваш дядя говорил Зое, что вы врач, – сказал он уже утвердительно.

– Да, – отвечал я, – но дело в том, что…

Однако он уже не слушал, а железной своей рукой тащил меня вниз по лестнице. Я даже не пытался сопротивляться – такой ужас он мне внушил. Спустя минуту мы уже стояли на цокольном этаже, напротив двери, за которой, очевидно, и жил взявший меня в плен Чингис-хан. Меня почти втолкнули в квартиру, я зажмурился и застыл, ожидая по меньшей мере удара кастетом. Однако все было тихо.

Постояв несколько секунд, я решился открыть сначала один глаз, потом другой. В комнате не было света, только в дальнем углу топилась печка-буржуйка, давая небольшое неверное освещение и явственное тепло. Довольно быстро стало ясно, что в квартире есть еще кое-кто, кроме нас с Чингис-ханом. Прямо посреди комнаты на старом диване сидел седоволосый, но стройный и моложавый человек. Если бы не седина, ему нельзя было дать и пятидесяти. Лицо его казалось словно в граните вырезанным, а глаза были глубокие и страшные. Несколько секунд мы просто глядели друг на друга. Потом он вопросительно поднял бровь и проговорил:

– Ну-с, милостивый государь, и от чего же вы собираетесь меня лечить?

Я растерялся.

– Прошу прощения… Почему вы решили, что я буду вас лечить?

– Потому что вы доктор.

Однако… Откуда он знает? Незнакомец улыбнулся.

– Я бы мог изобразить из себя Шерлока Холмса и назвать кучу признаков, но все гораздо проще: Газолин таскает ко мне врачей, полагая, что они смогут меня вылечить.

– Он хороший доктор, – сказал Газолин. – Пусть посмотрит господина.

Эта убежденность, кажется, немного поколебала хозяина квартиры. Признаюсь, убежденность эта и мне показалась странной.

– Вы, сударь, невропатолог? – поинтересовался незнакомец.

Пришлось признаться, что я венеролог, и это, кажется, немало повеселило моего визави. Мне почему-то показалось обидным его веселье, и я довольно сердито заметил, что в последний год жил в деревне, так что у меня была широчайшая практика, в том числе и по части неврологии. – Кроме того, – проговорил я не без гордости, – все говорят, что я неплохой диагност. – И добавил. – Впрочем, если вы не желаете, я не настаиваю.

И действительно, выходило странно: как будто не меня сюда притащили, а я сам набиваюсь лечить чужую и неизвестную мне болезнь. Как бы там ни было, Нестор Васильевич Загорский – а именно так представился мне новый знакомец – разрешил все-таки его осмотреть.

– По правде сказать, не знаю, что там осматривать, – заметил он. – Формально дело обстоит до невозможности просто. Боевое повреждение периферической нервной системы, как следствие – полная недееспособность. Некоторое время я был практически овощем, но мой добрый Ганцзалин меня не бросил и таскал по самым разным врачам. Меня пытался лечить даже один китайский доктор – мой помощник отыскал его в Самаре. Однако после переворота тут началось такое, что доктор почел за лучшее вернуться обратно в Поднебесную. Вероятно, так бы я и окончил жизнь в тягостном оцепенении, но, как говорится, клин клином вышибают. Небольшой случайный инцидент – и я пришел в себя. Однако способности мои пока сильно ограничены, фактически я полуинвалид. Исследования при помощи осциллографа ясных результатов не дали. Удалось даже сделать рентгеновский снимок позвоночника, но и там никаких видимых нарушений нет.

Я взялся за дело: исследовал сухожильные рефлексы, расспросил о симптомах. Загорский жаловался на частичную парализацию правой руки и правой ноги, боль в конечностях и возникающие в них непроизвольные движения. Не скрою, тут пришлось призадуматься и думать по крайней мере минут пять.

– Что ж, – сказал я, откашлявшись. – Не являясь специалистом в неврологии, не могу судить определенно, но полагаю, что при ранении были задеты клетки Беца.

– Гигантские пирамидальные нейроны? – с любопытством спросил Нестор Васильевич. – То есть нарушения, по-вашему, локализованы в первичной моторной коре?

– Может быть, так, а может быть, дело в самом пирамидном тракте, – пожал я плечами. – Окончательный диагноз требует серьезных исследований. Боюсь, в России сейчас это невозможно, надо бы ехать в Европу.