Эйлин тоже соображала, что к чему.

Сложившийся шаблон теперь менялся у нее лишь изредка. Пять минут на чашку кофе, последнюю перед выездом на шоссе. Чашку поставить на маленькую подставку, купленную в «Дж. С. Уитни». Еще пять минут, чтобы причесаться. Наконец-то она проснется настолько, чтобы поразмыслить о работе. Полчаса уйдет на то, чтобы добраться до «Сантехнического оборудования Корригана» в Бербанке, а за это время можно успеть многое, если включить диктофон. Без диктофона Эйлин бы нервничала, при малейшем заторе от чувства собственной беспомощности стучала бы кулаком по приборному щитку.

«Вторник. Пристать к Корригану насчет водяных фильтров, – забубнил ее внутренний голос, – пара наших клиентов установила эти штуковины, не зная, что там не хватает деталей». Эйлин кивнула. Она уже обо всем позаботилась. Ей удалось утихомирить гнев здоровяка, который чем-то смахивал на баржу и, как выяснилось, состоял в родстве с одним из крупнейших застройщиков долины. Весьма показательно: можно лишиться крупной сделки из-за рядовой продажи.

Включив перемотку, она начала диктовать:

– Четверг. Работникам склада проверить фильтры. Обратить внимание на наличие всех необходимых частей. Послать письмо изготовителю.

Затем снова перемотала ленту.

Эйлин Сьюзан Хэнкок исполнилось тридцать четыре. Она считалась бы очень хорошенькой, если бы не руки, постоянно находящиеся в движении, и не улыбка – славная, но вспыхивающая всегда слишком внезапно, как сигнальная лампочка…. и, конечно, если бы не походка: у нее была привычка всегда идти впереди.

Однажды ей сказали нечто символичное: дескать, она обгоняет других и физически и эмоционально. Собеседник не упомянул слово «интеллектуально», а если бы и произнес нечто такое, Эйлин бы ему не поверила. Зато утверждение в общем и целом оказалось верно. Она твердо решила стать чем-то большим, чем секретарша, причем задолго до того, как появилось движение за права женщин. Ей удалось добиться цели – несмотря на то что пришлось поднимать на ноги младшего брата.

Если она и заговаривала об этом, то только со смехом – слишком банальной выглядела ситуация. Братишка заканчивает колледж благодаря помощи старшей сестры, которая никуда так и не поступила. И парень женится благодаря ее содействию – а сама она замуж не выходит. Однако в действительности ни то ни другое правдой не являлось. Учеба была ей противна. Хотя иногда Эйлин втихаря думала, что ее устроил бы по-настоящему хороший колледж, где студента заставляют думать. Но просиживать в аудиториях, где почасовики читают лекции по книгам, которые она уже проштудировала, и не могут научить ее ничему, чего бы она уже не знала, – нет, ей нет нужды тратить время на такое «обучение»! Поэтому образование она отвергла отнюдь не по финансовым соображениям.

Что до замужества, то просто не нашлось никого, с кем Эйлин могла бы ужиться. Конечно, она попробовала – с лейтенантом полиции (и наблюдала, как он нервничает оттого, что у них нет свидетельства о браке). Их отношения, такие добрые вначале, полностью разрушились, причем менее чем за месяц. Потом ей опять подвернулся бойфренд, но женатый, и уходить от своей благоверной он не собирался. Третий уехал на восток в командировку (вроде бы только на сезон) – и не вернулся даже по прошествии четырех лет. Следующий также куда-то пропал…

«Мне и так неплохо», – говорила себе Эйлин, когда в голову лезли всякие мысли. Мужчины говорили, мол, она «нервная», а может, у нее чрезмерно активна щитовидная железа – в зависимости от полученного образования и словарного запаса. И отношения с ней сохранять не пытались. Она обладала острым язвительным умом и использовала его на полную мощность. И ненавидела нудную пустую болтовню. Разговаривала она не в меру быстро, хотя голос ее мог бы считаться приятным – чуть сиплый от чрезмерного курения.

Уже восемь лет она ездила этим маршрутом. Эйлин машинально перестроилась в четвертый ряд. Свернула. Много лет назад, она проехала здесь прямо, затормозила у ближайшего съезда и отправилась обратно пешком, поглазеть на лабиринт бетонных спагетти. Ей стало смешно – та еще туристка! Но все равно она смотрела.

– Среда, – прозвучало в диктофоне. – Робин собирается попробовать заключить ту сделку. В случае успеха буду помощником генерального директора. Если нет, шансов никаких. Вопрос в том…

Уши и шея Эйлин заранее зарделись, руки заелозили на руле, однако она дослушала до конца.

Ее собственный голос, предназначенный для среды, продолжал:

– …он хочет со мной переспать. Ясно, что он не просто острил и заигрывал. Если дать ему от ворот поворот, я угроблю продажу? Должна ли я ради контракта лечь с ним в койку? Или я настолько завязла в делах, что не вижу ничего хорошего?

– Черт, – выругалась Эйлин, перемотала ленту и записала поверх фрагмента: – Я пока не решила, принять ли приглашение Робина Джестона на обед. Не забыть, что не все нужно писать на диктофон. Вдруг кто-нибудь его сопрет и сгорит со стыда? Кто-нибудь помнит Никсона?

И она, с силой ткнув кнопку, выключила диктофон. Но проблема осталась, и Эйлин по-прежнему терзала обида, что приходится жить в мире, где возникают такие сложности. Она начала сочинять текст письма мерзавцу-изготовителю, приславшему фильтры, не проверив наличие всех деталей, и ей чуть полегчало.

Сибирь. Поздний вечер. Рабочий день врача Леониллы Александровны Малик завершился. Последней пациенткой оказалась четырехлетняя дочь одного из инженеров Научно-исследовательского космического центра, расположенного здесь, в пустынных областях советского севера.

Зима перевалила за середину, снаружи завывал ветер. За стенами больницы громоздились сугробы, и даже здесь, в кабинете, Леонилла ежилась от холода. Она терпеть не могла морозы. Родилась она в Ленинграде и с зимами была знакома не понаслышке, однако продолжала надеяться, что ее переведут на Байконур или даже в Капустин Яр, более-менее неподалеку от Черного моря. Ее угнетало, что приходится лечить иждивенцев, хотя, разумеется, она почти ничего не могла с этим поделать. Тут было мало педиатров. Но что за напрасная трата времени и сил! Ведь помимо врачебной практики она прошла подготовку как космонавт. И продолжала надеяться, что получит назначение – и ее отправят на корабль.

Возможно, скоро. Говорят, американцы готовят женщин-астронавтов. Если выяснится, что так оно и есть, то Союз быстро сделает то же самое. Но последний советский эксперимент с женщиной в космосе завершился катастрофой. Леонилле хотелось узнать, была ли виновата Валентина. Она знала и Валентину, и ее мужа-космонавта. Но супруги никогда не рассказывали, почему корабль, где находилась сама Валентина закувыркался, лишив страну возможности совершить первую в истории космическую стыковку.

«Конечно, Терешкова гораздо старше меня», – подумала Леонилла.

И времена были примитивные, а сейчас дела обстояли иначе. Но работы у космонавтов по-прежнему немного, а основные решения принимает служба наземного контроля.

«Дурацкая система», – решила Леонилла.

Ее собратья-космонавты (разумеется, мужчины) разделяли мнение Малик, хотя не высказывали этого вслух.