— Ему сколько лет? Семь?

Это первая моя шутка, которая Смолину заходит. Он широко и вроде искренне улыбается. Радость коготками психологической нестабильности сжимает грудь — он меня одобрил!

Качаю головой, запрещая себе триумф. Нашла от чего вилять хвостиком.

— Ты труп! Чертов труп! — орет водитель белой машины почти мне на ухо. — Чертов, сука, труп, Пла-то-ша! — Движок его машины громко шумит.

Радость сменяется паникой. Смолин хищно улыбается и вновь выжимает газ.

Нам все еще красный.

— Высади меня, — начинаю нервничать. — Если намерен гоняться, высади меня немедленно.

— Сидеть, — рявкает он.

Рука, которая потянулась было к ручке, замирает. Сердце, напротив, ускоряется.

— Эй, Смолин, не угробь меня, плиз.

Они с мужиком смотрят на дорогу. Оба сосредоточены, предельно внимательны.

Зеленый.

Я задерживаю дыхание и съеживаюсь!

Белая машина устремляется вперед. Наша — стоит на месте.

Через долю секунды Смолин все же жмет на педаль, и мы плавно трогаемся. Лихорадит меня, впрочем, так, как если бы рванули соревноваться.

— Капец, — выдыхаю. — Капец, блин! Я почти поверила, что сейчас стартанем. И часто такое происходит?

— Регион двадцать четыре, — пожимает он плечами, продолжая держать руль. С какой-то неадекватной гордостью. — Все в порядке, Элина Станиславовна. Я не идиот же. Не бойтесь со мной ездить, у меня не было ни одной аварии на дорогах города.

— А на гонках?

Смолин не успевает ответить: мы равняемся с белой иномаркой. Соревновавшийся с самим собой водитель — явно в бешенстве. Сигналит. Кричит что-то на сибирском матерном, да так, что у меня уши горят. А потом он нас подрезает.

Не знаю каким чудом, но Платону удается затормозить и перестроиться.

— Блядь, — выдает он. Чуть тревожно на меня поглядывает.

— Да он неадекватный! — поражаюсь я, хватаясь за сердце.

Неадекват подрезает снова и снова. Агрессивно. Явно провоцируя аварию. Такого — я в жизни не видела, это как кадры из кино про мафию, где в край охреневшие бандиты создают аварийные ситуации.

На экране телика выглядит круто, в жизни, скажу честно, — так себе.

Даже произнести толком не могу ничего, замерла и наблюдаю за ситуацией.

— Сегодня день такой, — выдает Смолин. — Плохой. У всех подгорает. Мы скоро свернем.

Но белая тачка сворачивает за нами.

Равняемся на следующем светофоре. Стекло опускается, и вновь слышны матерные ругательства. Смолин качает головой.

— Фёдор сдох, и вы с мелким так же сдохнете! Платоша, блядь. Телка у тебя новая? Стремная пиз-дец, но в тот же день трахну! А потом и мамашу твою. Сделаю над собой усилие.

Я холодею от такого захода. Резко перевожу глаза на Смолина. Теперь понимаю, где он тренировал выдержку. Если у него часто такие стычки, то мои тявканья ему — как морской шум.

— Малышка, пересаживайся ко мне! — зовет мужик. — На коленки. Птенчик сладкий. Вай, губки какие рабочие.

— Да обгони ты его уже! — психую. — Он же нас унижает! Если эта тачка хоть на что-то...

Зеленый.

Платон молниеносно переключает передачу и жмет газ. Наша машина срывается с места. Я вцепляюсь в сиденье, слово «способна» так и остается на языке. Стрелка спидометра моментально переваливает за сотню.

Агрессивный рев движка поднимает волоски дыбом. Я замираю, словно задавленная мощью и скоростью автомобиля. Страх стискивает грудную клетку, рождая восторг и какой-то особый, незнакомый ранее трепет. Мурашки роем по коже.

Белая машина равняется с нами.

Платон вновь переключает передачу, и мы улетаем вперед.

Глава 7

Двигаясь со скоростью света, можно подчинить себе время. Наша скорость, ясно-понятно, ниже, но в моменте... кажется... что время и правда замедляется.

Напряжение звенит в ушах, хочется больше информации, и я сдергиваю очки.

Секунда, вторая, третья. Пресс каменеет максимально, я так напрягаю ноги, что их вот-вот сведет судорогой.

Вижу одновременно дорожное полотно, капоты нашей машины и вражеской. Тачки по очереди обгоняют друг друга. Движки ревут. Уровень агрессии зашкаливает.

Победить! Сделать этого козлину неадекватного! Я вдруг ощущаю азарт такой силы, что он сминает инстинкт самосохранения. Стискиваю пальцы и подаюсь вперед.

Ни слов, ни мыслей. Абсолютная, пугающая пустота в черепной коробке.

Рывок. Еще один. Я сжимаю кулаки. Ну давай же! Давай!

— Быстрее! — кричу, саму себя не помня.

Наша машина вырывается вперед, и я радостно вскидываю руки! Смолин сосредоточен, но я замечаю зачатки самодовольной улыбки, на миг показавшейся милой.

Мы стрелой несемся по трассе! Нас не остановить, мы скорость! Мы — сама жизнь!

Теперь уже окончательно понятно, что победили. Деревья мелькают по обочинам, машина плавно замедляется. Я открываю окно, ловлю растопыренными пальцами колющий воздух. А потом, дразнясь, показываю отставшему неадеквату на белой машине средний палец. Поднимаю руку повыше, чтобы уж точно увидел.

Платон Игоревич хрипло смеется. Я снова ощущаю то самое неловкое смущение, заставляющее опускать глаза и, как в кино, покусывать нижнюю губу. Приходится себя проконтролировать, чтобы не выкинуть чего-то подобного.

Сердце колотится как при беге, торопливо поднимаю стекло. Мы со Смолиным вдруг бегло переглядываемся, совершенно случайно, как обычные люди в момент диалога, и в голове всплывает: «Ничего такой».

Я быстро перевожу глаза на дорогу.

— Так его! А кстати, это кто? — все еще на адреналине выпаливаю весело.

— Эм. Один друг.

— Друг? — Мои брови летят вверх, я поворачиваюсь к Смолину всем корпусом: — Кто ж, по-вашему, враг, если это друг?

Машина тем временем замедляется, мы возвращаемся к обычному городскому вождению.

— Длинная история, Элина Станиславовна. Как насчет того, чтобы оставить случившееся между нами? — улыбается он. На этот раз натянуто, привычно вымученно.

Становится равнодушным, каким был с самого начала. Переживает, видимо, что я солью заезд начальству.

Ни намека на флирт или что-то в этом роде. Ни взгляда, ни интонации... Ох. Внутри печет от утроившегося интереса.

Стоп.

Нет-нет-нетушки!

С ужасом качаю головой. Лучше бы подкатывал, ей-богу! Загадочно-печально-прохладный голос Смолина мгновенно разжег пламя незаслуженной симпатии.

Согреть отстраненного мужика. Доказать, что он хороший и нужный. Спасти любовью. Какой соблазн — снова с размаха на те же грабли, и лбом. Да так, чтобы в ушах звенело пару месяцев.

Ни за что на свете.

Как взрослая женщина, я делаю выводы: симпатии нет, поэтому и думать нечего.

— Это смотря что мне за это будет, — говорю ровно. Без тени кокетства.