И это был не единственный пример того, насколько афганские собаки отличались от наших англичан. Мы заметили также, что Физз и Бимер в предвкушении прогулки принимались весело скакать по саду, а вот афганцы стояли неподвижно у калитки, пока на них надевали ошейники. Они не сходили с места, пока мы не открывали ворота и не выводили их на дорожку. Их совершенно не радовала перспектива прогулки. Кажется, для них это была просто часть ежедневной рутины, к которой они как-то пытались приспособиться.

Для афганской бродячей собаки вся жизнь — это постоянные поиски пропитания и борьба с природой за выживание. Веселиться и радоваться там нечему, я редко видел, чтобы местные собаки играли друг с другом. Мы очень надеялись, что с нами они научатся получать от жизни удовольствие и хоть немного оттают. По крайней мере, задумка была именно такова.

Выводить собак на прогулку вдвоем превратилось для нас с Лизой в свидание: ничего лучшего в те дни мы себе позволить не могли. После переезда ей каждый день приходилось тратить по полтора часа на дорогу до работы. Странным образом это включало в себя не только машину, но и паром. То же самое затем ожидало ее в конце дня. Она вынуждена была уходить из дома рано утром. По ее словам, паромщику не раз и не два приходилось стучать ей в стекло машины, чтобы разбудить, когда пора было съезжать на берег на другой стороне.

Когда вечером она возвращалась домой, я уже дожидался ее с собаками. Она заходила, бросала сумку, протягивала руку и получала два поводка, которые я держал наготове, чтобы мы могли выйти на прогулку вместе и вернуться сорок минут спустя и покормить нашу стаю.

Обычно я брал поводок Наузада в правую руку, а Тали в левую, тогда как Лиза выгуливала Физз и Бимера. Самый полезный совет, который мы получили во время таких прогулок, был о том, чтобы выгуливать Наузада на специальном поводке «Халти», который надевался вместо намордника. Так его было намного проще вести куда надо, и он не причинял себе боли, когда слишком резко дергал поводок, что случалось нередко. Кроме того, по счастью, теперь мы могли обходиться без пластикового намордника, который был нашим неизбежным спутником первое время.

«Халти», конечно, не решил всех проблем. Он по-прежнему стремился подраться с каждой встречной собакой, с которой он был незнаком. Я мог лишь гадать, почему при первой встречи он не сделал ни малейшей попытки напасть на Физз и Бимера. Возможно, потому что от них пахло мною, или от меня — ими, и Наузад успел привыкнуть к этому запаху, пока я посещал его в карантине; возможно, идея стаи и правда сработала, и Наузад воспринял меня как вожака. Я не знал наверняка. Но был искренне благодарен судьбе, что первое знакомство прошло без осложнений. А теперь стало проще отвлекать его от попыток подраться. Мелочь, конечно, но я был рад и этому.

Не проснувшись толком, я босиком выскочил из спальни и спустился по лестнице.

Стоило выйти в коридор, и я ощутил под пяткой что-то большое, теплое и мягкое. Что это такое, ясно стало сразу.

— ЛИ-И-И-ИЗА! — завопил я так, чтобы она услышала.

Она тут же выскочила из спальни и устремилась вниз, очевидно ожидая увидеть какую-нибудь катастрофу.

— В чем дело, черт возьми? — спросила она.

Но стоило ей увидеть, как я стою на одной ноге, поджимая вторую, как будто я пытался исполнять какой-то странный танец аборигенов, выражение тревоги на ее лице сменилось широкой улыбкой.

— У меня собачье дерьмо между пальцами, — сообщил я. — И это ни черта не смешно.

Тали неплохо приспособилась к жизни в четырех стенах и очевидно усвоила, что можно и чего нельзя делать в доме. Она оказалась довольно чистоплотной дамочкой, и все же иногда — как я только что обнаружил, — оставляла под утро небольшие сюрпризики.

После того как я привел себя в порядок и вымыл пол, я обнаружил ее на диване в гостиной. Она лежала свернувшись калачиком, с таким видом, словно в ее жизни не было ни тревог, ни печалей. Чистая правда, кстати сказать.

Однако Лизу это отнюдь не умилило. Она не раз и не два ругала Бимера и Физз, убеждая их, что темно-зеленый диван — это наша собственность, а вовсе не их. В первые дни, когда мы только завели Физз, нереко случалось, что мы забывали запереть дверь в гостиную и заставали по возвращению трогательно спящего ротвейлера, уложившего лобастую голову на подлокотник с таким видом, словно она собиралась смотреть по телевизору воскресное шоу. Разумеется, мягкая ткань была вся в слюнях.

— Ой, неловко получилось, — было написано на виноватой заспанной черно-подпалой морде. Она виляла своими коротким хвостом, как бешеная, когда Лиза наклонялась, чтобы ее отчитать.

— И что ты тут делаешь, а, красотка? — возмущалась Лиза и отправляла Физз на собачью лежанку, которых по дому было разложено в изобилии. Но эти матрасики, очевидно, не соответствовали высоким стандартам нашего ротвейлера.

Мы знали, что заставить обоих афганцев уважать свое окружение будет очень непростой задачей. Приучить к порядку в доме двух бывших бродячих псов, которые до сих пор вели совершенно дикое существование в одном из самых суровых уголков планеты, не обещало быть легким делом. В глубине души я вообще сомневался, что это возможно.

Еще больше осложняло дело то, как их избаловали в карантине девочки, которые работали в питомнике, особенно Ребекка и Викки — обеим было лет по двадцать с небольшим, они обожали собак и свою работу. Они так сочувствовали нашим афганским беженцам, что старались всячески скрасить их полугодичное пребывание взаперти. В частности, они притащили по креслу каждому из псов, чтобы те могли там возлежать, как короли, и наблюдать за окружающим миром.

Как бы сильно нам ни хотелось, чтобы они вели себя, как подобает хорошо воспитанным западным собакам, мы понимали, что надо быть реалистами и не требовать от них слишком многого. Порой было слишком просто забыть, что они родом из совсем другого мира, в котором не существует ничего из того, что мы считаем неотъемлемыми признаками современной жизни.

Хотя Лиза вела себя так, словно Тали постоянно ее раздражала, я знал, что на самом деле Тали — несмотря на все свои повадки и мелкие шалости, — уже стала собакой Лизы. Почти с самого начала я не раз и не два заставал ее нянчившейся с этим маленьким отродьем кошмара. Тали полюбила сидеть рядом с Лизой (всегда в странной позе, с торчащей вверх задней лапой) в ожидании ласки и внимания, которые неизбежно выпадали на ее долю. И по совершенно непонятной мне причине Лиза начала называть Тали Забинтованным медведем. Понятия не имею почему.

Привычка Тали вздергивать заднюю лапу лишь подчеркивала тот факт, что мы ничего не знали о прошлом обеих собак.

Кое-что из того, что с ними приключилось, я знал. Но до того? До момента, пока я их не подобрал — как они жили? В скольких собачьих боях Наузаду пришлось принимать участие? Сколько пометов принесла Тали?

Думать об этом было невыносимо.