подлый поступок. Так что ты можешь воспользоваться «голевым моментом» и, забросив «шайбу», выиграть самый престижный «матч» в своей жизни. А моя задача сделать так, чтобы этот «матч» не состоялся. Во-пьервых, я не увьеренна, что твой «гол» станет решающим в этом ревнивом противостоянии, а во-вторых, он может лишить мьеня «тренерской» карьеры. Ведь если в результате вашей «игры», моя «Олимпийская чемпионка по русскому языку» привезёт из Совьетского союза не памятный сувенир, а, как «матрёшка», привезёт внутри себья живой «сюрприз» от тьебя, мьеня уволят и навсегда отстранят от работы с детьми. Возможно, ради любимой дефочки ты готов потьерять сон, свободу и девственность, но я точно не готова тьерять из-за неё любимую работу, на которой проработала больше тридцати лет!

— А вдруг «матрёшка» не захочет возвращаться к чехословацкому голкиперу, а захочет официально остаться с советским форвардом, выйти за него замуж, родить от него сына и читать малышу перед сном сказки Пушкина? Вас ведь не должны тогда уволить? — озвучил Коля благоприятную для себя и для руководителя чешской делегации версию развития возможных событий и самоуверенно уставился на пессимистично настроенную женщину с большим педагогическим стажем, но с маленьким (судя по стервозности и отсутствию обручального кольца на безымянном пальце) семейным стажем.

— Не смеши, мьеня! — захохотала пышная чешка, потрясывая вторым подбородком. — Её бойфренд — перспективный парень. У ньего отличное будущее, могущественные родители, живущие в собственном загородном двухэтажном доме, и превосходный мотоцикл. А что у тьебя? Пыльная работа на уральском заводе, коммунальная квартира в панельной многоэтажке и эта вонючая «тарахтьелка»? — просмеявшись спросила Колю старая «черепаха» и брезгливо кивнула в сторону продолжающего обтекать мотоцикла. — Ты мьеня прости, но по сравнению с нашими «ЯВАМИ» и «ЧЕЗЕТАМИ» твой «МИНСК» — дряхлая лошадь, и на нём тьебе за Катерджиной не угнаться.

— Ну, это мы ещё посмотрим! — обиженно пробурчал Коля, со злости прихлопнув севшего к нему на плечо комара.

— Смотри не ослепни от такой-то красоты! — строго предостерегла Колю, защитница чехословацкой нравственности и, смягчив тон, заботливо добавила: — И не простынь! Глянь, весь мурашками покрылся, и губы посинели. Шёл бы ты домой, промокший «Ромео», да переоделся в сухую одьежду. А то умрёшь до свадьбы, но не от яда (как у великого Шекспира), а от воспальения лёгких. А чешская «Джульетта» даже и не кашлянёт из солидарности. Или ты болотный оборотень и потихонечку (с наступлением сумерек) начал превращаться в «Водьяного»? Пойду-ка я отсюда, от греха подальше! А то и впрямь обернёшься в какого-нибудь лягушонка и начнёшь при мне комаров жрать! Вон, одного уже прихлопнул, — косясь на раздавленное, на плече парня, насекомое шутливо встревожилась старая «черепаха» и, неуклюже, попятилась обратно в камыши.

Чтобы не допустить повторных попыток интимного сближения между Николаем и своей подопечной, руководительница чешской делегации, с того вечера, стала тенью следовать за Катерджиной, не давая своей глупой темпераментной «сучке» ни малейшего шанса остаться наедине с молодым неопытным щенком, готовым запрыгивать на всё, что шевелится, не задумываясь о последствиях.

Начиная с праздника «Русско-народного фольклора» и вплоть до завершения лагерной смены старая «черепаха» стояла живым щитом между Колей и Катерджиной, словно боксёрский рефери, настоятельно рекомендующий двум горячим бойцам держать дистанцию, не входить в клинч (обнимаясь, виснуть друг на друге) и не позволяющий «атаковать» спарринг-партнёра ниже пояса. Максимум, чем им приходилось довольствоваться в этот мучительный период, так это телесными прижиманиями (во время «медленных» танцев на дискотеках) да высказываниями взаимных комплиментов украдкой. От такого тотального контроля «запретный плод» казался подросткам всё слаще, и им ещё больше хотелось его попробовать. Коля с Катерджиной, как голодные хищники, не спускали друг с друга глаз и ждали малейшей возможности, чтобы наброситься на соблазнительную «добычу» и, не теряя времени на предшествующие сексу традиционные «ухаживания» да предварительные ласки, грязно, с животной страстью, совокупиться. Но старая «липучка» так прочно пристала к Катерджине, что отодрать её от девочки не мог даже туалет! А «отодрать» в туалете двух «слипшихся» чешек у Коли не поднялась бы ни рука, ни кое-что другое. Оставался один-единственный древний способ — это залезть ночью в окно возлюбленной, но старая и мудрая «черепаха» предусмотрела и это. Она переселилась (на оставшиеся до конца смены дни) из своей комнаты в спальню к девочкам и стала охранять честь Катерджины в круглосуточном режиме.

Растащенные по разным углам чешско-советской дружбы и удерживаемые старой «черепахой» на безопасном расстоянии друг от друга подростки было уже отчаялись, но в последнюю ночь, накануне отъезда, почти потухшие звёзды, освещающие их «интимный путь», неожиданно сошлись на тёмном любовном небосклоне, и «отлипшая» на пару часов от Катерджины чешская «липучка» ушла на организационное педагогическое совещание, посвящённое закрытию международной лагерной смены.

Оставшись без опеки, Катерджина покинула жилой корпус через туалетное окно и, примчавшись к Николаю, сообщила ему эту радостную весть. Воодушевлённый барабанщик не стал от радости прыгать до потолка и стучать в барабан победный марш, а, наоборот, чтобы не вспугнуть удачу и не привлекать к себе с Катерджиной внимания полусонных соседей по палате, шёпотом предложил оседлать его белорусского «скакуна» (ждущего на стадионе отправки в деревню) и «ускакать» на нём на пустующую от родителей дачу. Мол, здесь много посторонних глаз, а в деревне им никто не помешает заняться любовью.

Катерджина, взволнованно дыша, подняла глаза к небу, перекрестилась и, поцеловав нательный крестик, согласилась. Долго раздумывать было некогда, да и подходящих альтернативных вариантов она предложить точно не могла.

Прибежав на стадион, нарушители лагерного режима, не договариваясь, распределили между собой преступные обязанности и принялись их исполнять: Коля, вставив ключ зажигания в мотоцикл, начал ритмично давить ногой на предназначенный для этого рычаг, чтобы завести мотор. А Катерджина встала на «шухер» и, пугливо оглядываясь по сторонам, нервно покусывала ногти.

Глухо «фыркая», будто бы оттого, что его на стадионе бросили одного, мотоцикл ни за что не хотел заводиться и, обиженно отвернувшись от беглецов, гордо молчал.

Коля, бегло осмотрев все механизмы «упрямца» и не обнаружив в них неисправностей, вновь возобновил судорожные попытки запустить двигатель, но железный «конь» не подавал признаков жизни. Тогда Коля стал бегать с ним по футбольному полю, надеясь, что с «толкача» он всё же заработает, но мотоцикл работать не хотел и, как упёртый осёл, ленился, не желая никуда ехать.

Когда Николай осознал, что его мечта «овладеть самой красивой девочкой Европы» погасла, как мотоциклетная свеча в движке, он пнул от отчаяния по колесу ногой и сквозь зубы процедил:

— Какой же ты, всё-таки, козёл!

Догадавшись по реакции молодого человека, что