– Почему ты не грустишь?

Далай-лама взял ладонь архиепископа в свою, как будто утешая его, хотя самому приходилось вспоминать мрачные события. Как известно, Далай-ламу «нашли» в возрасте двух лет, то есть обнаружили, что он инкарнация предыдущего Далай-ламы. Из родной деревни в регионе Амдо его увезли в Лхасу, столицу Тибета, в тысячекомнатный дворец Потала. Там его воспитывали в роскоши и изоляции, как будущего духовного и политического лидера Тибета и богообразную инкарнацию бодхисатвы сострадания (Авалокитешвары). После агрессии Китая в 1950 году Далай-лама против своей воли оказался втянут в мир политики. В пятнадцать лет он стал правителем шестимиллионной нации, и перед ним стояла перспектива неравной войны, на которую пришлось бы пустить все силы и ресурсы. Девять лет он вел переговоры с коммунистическим Китаем, пытаясь выторговать благополучные условия для своего народа. Девять лет провел в поисках дипломатического решения, но в итоге Тибет все-таки был аннексирован Китаем. После восстания 1959 года, чуть не закончившегося кровавой резней, Далай-лама с тяжелым сердцем решился на ссылку.

Шанс, что бегство в Индию увенчается успехом, был ничтожно мал, и, чтобы избежать конфронтации и кровавой схватки, Далай-лама выехал ночью, переодевшись дворцовым стражем. Ему пришлось снять свои знаменитые очки, и пелена перед глазами обострила страх и неуверенность, которые он испытывал, пробираясь мимо гарнизонов Народной освободительной армии Китая. Путь в Индию продлился три недели; по дороге беглецов настигали песчаные бури и снежные бураны. Им пришлось преодолевать горные перевалы высотой почти шесть тысяч метров.

– Одна из моих медитационных практик описана в трудах древнего индийского учителя, – отвечал Далай-лама на вопрос архиепископа. – Он говорил, что, переживая трагическую ситуацию, необходимо ее проанализировать. И если ситуация безвыходная, беспокоиться нет смысла. В этом заключается моя практика. – Далай-лама имел в виду буддистского учителя VIII века Шантидеву, который писал: «К чему печалиться, если все можно еще поправить? И к чему печалиться, если ничего уже поправить нельзя?»

Архиепископ усмехнулся. Видимо, ему представилось маловероятным, что кто-то перестанет печалиться лишь потому, что это бессмысленно!

– Да, но ты понимаешь это головой, – он коснулся головы двумя пальцами. – А переживаешь все равно. Этого не изменить.

– Многие из нас стали беженцами, – попытался объяснить Далай-лама, – и в моей стране сейчас много проблем. Если я буду думать только об этом, – он сложил ладони маленьким кружком, – беспокойства не избежать. – Он расширил круг из ладоней, рассоединяя пальцы. – Но стоит задуматься о происходящем в мире, и я понимаю, что проблем еще больше. Даже в Китайской Народной Республике их очень много. Например, какие трудности сейчас переживают китайские мусульмане хуэй, сколько страданий выпало на их долю! А в остальном мире? Бед и мучений еще больше. Когда мы обращаем на это внимание, то понимаем, что не одни испытываем невзгоды – достается и нашим братьям и сестрам, таким же представителям человеческого рода. Взглянув на волнующее нас событие шире, можем уменьшить свою тревогу и унять боль.

Меня поразили простота и глубина его слов. Как далеки его рассуждения от популярного призыва don’t worry, be happy («не переживай, будь счастлив») из песни Бобби Макферрина[8]. В них нет отрицания боли и мучений. Он просто предлагает сместить фокус с себя на других, со страдания на со страдание – увидеть, что всем нелегко. При этом достигается невероятный результат: признав, что кто-то тоже в беде, что мы не одиноки, мы облегчаем свою боль.

Когда мы узнаём о трагедии, произошедшей с кем-то другим, собственная ситуация уже не кажется такой критической. Но Далай-лама говорил не об этом. Он не противопоставлял свою беду чужой, а объединял эти беды, переставая зацикливаться на своем узком мирке и признавая, что он и тибетский народ не единственные, кому приходится несладко. Понимание, что все мы связаны и на долю мусульман хуэй выпало не меньше трудностей, чем на долю тибетских буддистов, порождает эмпатию и сострадание.

Я вспомнил поговорку «Боль неизбежна; страдание – выбор каждого». И задумался, как соотносится с этими словами умение Далай-ламы «менять фокус». Возможно ли испытывать боль, не переживая по этому поводу, будь то физические проблемы или муки изгнания? В буддизме есть сутра (наставление Будды), которая называется Саллатха-сутта: она проводит четкое различие между нашим ощущением боли и страданием в результате реакции на боль. «Испытывая боль, неподготовленный человек печалится, горюет и плачет, бьет себя в грудь и ударяется в отчаяние. Таким образом, боль удваивается – помимо физической, возникает еще и духовная. Как человек, в которого пустили одну стрелу и вслед за ней вторую: в результате он испытывает боль от двух стрел». Кажется, Далай-лама говорил о том, что, взглянув на ситуацию шире, с менее эгоистичной точки зрения, мы можем избежать беспокойства и страдания, причиняемых второй стрелой.

– Есть еще кое-что, – продолжал Далай-лама. – На каждое событие можно взглянуть с нескольких углов. Например, мы потеряли свою страну и стали беженцами, но этот опыт позволил нам больше узнать. У меня появилась возможность познакомиться с разными людьми, учеными и представителями многих конфессий – с тобой, например. Она возникла лишь потому, что я стал изгнанником. Останься я в Потале, в Лхасе, так и жил бы в золотой клетке и был бы ламой, святым Далай-ламой. – Он выпрямился и застыл в неподвижной позе, показывая, как сидел когда-то, живя монахом в заточении и возглавляя Запретное королевство.

– Так что я предпочитаю жизнь изгнанника и не жалею о последних пятидесяти годах. Я провел время с пользой, у меня было больше возможностей учиться и видеть жизнь. Если посмотреть с одного угла, кажется – о, какой ужас, какое горе! Но взгляни на ту же трагедию с другого угла и поймешь, что благодаря ей открываются новые возможности. Это же прекрасно. Именно поэтому я не грущу и не печалюсь. Знаешь, есть тибетская поговорка: «Твоя родина там, где твои друзья; твой дом там, где тебя любят».

Услышав это трогательное высказывание, все в зале затаили дыхание. Удивительно, как этим словам удалось облегчить и даже стереть боль пятидесяти лет, проведенных в изгнании.

– Очень красивые слова, – произнес архиепископ.

– А еще, – продолжал Далай-лама, – тот, кто любит тебя, и есть твой отец и мать. Я, например, считаю тебя своим отцом, хотя ты старше меня всего на четыре года. Конечно, ты вряд ли мог бы родить меня в четыре года, поэтому ты не настоящий отец, но… я все равно считаю тебя таким.

– Чудесные слова, – заговорил архиепископ. То, как Далай-лама рассказывал о своем изгнании, кажется, тронуло его до глубины души. – Я хочу добавить лишь одно, обращаясь к братьям и сестрам, которые слушают нас сейчас. Горе и печаль – чувства, которые чаще всего нам неподвластны. Их испытывает каждый человек. Допустим, кто-то вас ударил. Боль вызывает тоску и гнев; возможно, вам хочется отомстить. Но по мере духовного роста – неважно, в какой традиции, буддистской ли, христианской, – учи тесь принимать все, что с вами случается. Вы принимаете события не как следствие своей греховности, не вините себя в том, что произошло. Вы просто понимаете, что это часть жизненного водоворота. Это все равно бы случилось, хотите вы этого или нет. В жизни разочарования неизбежно настигают нас. Вопрос не в том, как их избежать, а в том, как обернуть их себе на пользу. В точности, как только что описал Его Святейшество. Можно ли представить себе большее несчастье, чем изгнание из родной страны? И не просто страны, а земли, ставшей частью тебя, которой ты принадлежишь настолько, что это трудно описать постороннему человеку. Если бы Далай-лама реагировал на случившееся, как обычные люди, он стал бы кислым нытиком!