На пасху 1737 Дзанетта возвратилась из Санкт-Петербурга всопровождении знаменитого арлекина. В Падуе она пригласила сына и его учителяна ужин в гостиницу и подарила Беттине рысью шкуру, а Гоцци — шубу.

Через шесть месяцев она снова вызвала сына и учителя вВенецию перед отъездом в Дрезден в придворный театр и, конечно, в объятияАвгуста III, тогдашнего курфюрста Саксонии и короля Польши, большого любителякомедии и комедианток. Контракт Дзанетты в театре был пожизненным. СынуДзанетто, которого она взяла с собой, было восемь лет и он горько плакал припрощании, тогда как его брат Джакомо равнодушно расстался с Дзанеттой и Дзанетто.

После прощания с матерью Казанова возвратился в Падую.Вскоре он поступил в университет, где завел дружбу с известными, а мы скажем —дурнейшими, студентами: игроками, пьяницами, кутилами, драчунами иразвратниками. В таком обществе он научился держаться свободно. Вскоре он началиграть и делать долги. Его опыт с Беттиной предостерег его от дурных женщин.Чтобы уплатить долги, он заложил и продал все что имел, и написал бабушкепросьбу о новых деньгах. Легкая на подъем, она приехала и забрала его вВенецию.

Доктор Гоцци на прощание «весь в слезах» подарил ученикуреликвию, которая Джакомо «и в самом деле спасала в большой нужде, когда онотносил ее в ломбард — она была оправлена в золото».

Впрочем, в университете ему пришлось много выучить, много прочесть,много увидеть. Наряду с чужими городами и женщинами он везде и всегда изучалстарые и новые книги, и любил их, и со своей замечательной памятью из каждойчто-нибудь да помнил. Его жажда знания и истины всегда была так велика, как иего голод по жареной и по нарумяненной плоти. Уже в молодые годы он был ученым,свободно цитировал классиков, знал Горация наизусть и всегда выглядел сведущим.

O utinam Possem Veneris languecare motu dum moriar

Ovid.

В пятнадцать лет Казанова увидел родной город Венецию словновпервые. Тысячелетняя патрицианская республика жила в зеркальном свете ушедшеговеличия. Еще дож надевал тиару на голову и торжественно брал в жены море. Номоре уже слушало новых господ и торговля Венеции угасала.

На каждом углу стояла церковь, но прихожане приходили с игрыи шли на разврат. Более четырехсот мостов было простерто через сто пятьдесятканалов. Город на сотне островков посреди лагуны в четырех километрах отматерика был кипучим предместьем Европы. Шулеры в масках встречались здесь снастоящими королями. Художники и матросы были замечательно живописны. На всехулицах и во всех театрах играли импровизированные комедии. Не только в ложахиграли в азартные игры, но и в салонах, казино и кофейных домиках. Весь мирказался влюбленным.

С фальшивыми окнами, с бесчисленными причалами и гондолами,с никуда не ведущими переулками, с неожиданно открывающимися кулисами, сбеззвучно закрывающимися потайными дверцами, с тысячами балконов и сотнямитайных ходов Венеция была раем авантюристов и влюбленных. Каждые полгодаустраивали карнавал. Sior maschera (господин в маске) — звали дожа, siormaschera — гондольера.

От церковного алтаря на площадь Риальто, от святыни кпроституткам, с запада на восток, с маскарада под свинцовые крыши тюрьмы всегдабыл только шаг. Лестница Гигантов вела к месту флирта. Траты на искусство быликолоссальны, как и любовь к жизни.

В самой реакционной из республик Европы, где бедность ибогатство шествовали неприкрыто и локтями задевали друг друга, Казанова былникем и ничем, внук вдовы сапожника, наследник умершего танцора, сынкомедиантки, уехавшей заграницу.

В соборе святого Марка патриарх творил отлучения, на площадитанцевал народ. В театральных ложах пировали аббаты с женами аристократов идочерьми плебса. Панталоне проказничал, Арлекино хихикал. Карло Гоцци писалсказки, Карло Гольдони поставил две сотни комедий. Гондольеры пели песни наслова Тассо и Ариосто. Сладострастие шествовало обнаженным и под маской.Сладострастие изображал Джамбаттиста Тьеполо. Бальдассари Галуппи смеялся надним в семидесяти комических операх. Сладострастие звучало из открытых дверейцеркви в тающих мелодиях церковных хоров, днем и ночью лилось в баркаролах,разносящихся над водой. В Венеции Гендель и Глюк писали оперы. Моцарт шел накарнавал.

О небесных голосах венецианских певцов мечтали Гете и Руссо,чья Джульетта вероятно была той, что обменивалась с Казановой рубашками,панталонами и поцелуями. Месье де Брос грезил о земной любви венецианскихмонахинь. Каналетто, Гуарди и Лонги изображали венецианские дворцы и обычаи,тающие краски вечеров и «felicissima notte» (счастливейшей ночи) этогонептунического города.

Джакомо вернулся из Падуи на краешке юбки своей бабушки.Желая стать врачом, он изучал ненавистную юриспруденцию, потому что мать иопекун хотели определить его в адвокаты. Но бабушка желала чтобы он сталпроповедником. Поэтому священник Тозелло дал ему должность в своей церквушкеСан Самуэле, где когда-то его окрестил. Патриарх Венеции, бывший матрос, принялего постриг. Через двенадцать месяцев Казанова принял четыре нижних посвящения.Он был уже господином аббатом, находясь на нижней ступени длинной церковнойкарьеры.

Священник Тозелло ввел его в палаццо богатых сенаторовМалипьеро.

С самого начала жизни Казанова доказал свое искусствонравиться людям. У него рано опредилилась склонность к великим мира. Он искаллюбого случая, который вел его к богатым или влиятельным людям. Он во многомбыл обязан их рекомендациям. Всю жизнь он собирал рекомендательные письма. Ониспользовал каждый случай. Он хотел полностью раскрыться. Он не сдавался. Он непозволил вести себя на поводу. Он никогда взаправду не отдавался. Более всегоон любил свободу. Полный эгоист — без жены, без семьи, без родины, принциповили законов — он искал полной независимости. Но из этого буйного круженияслучайностей в конечном счете возникла профессия, качество, определенноеявление, характер, точный и предопределенный жизненный путь, от которого онотказался лишь в самом конце и с чрезвычайными усилиями, и на котором с самогоначала он превратил свою мнимую свободу в служение. Так сильны условностижизни, так подавляют формообразующие силы цивилизации. И так все мы находимся взаключении. Так основательно высмеивается наша мнимая свобода.

Малипьеро, беззубый подагрический холостяк семидесяти шестилет, который «отрекся от всего, кроме себя», любил молодежь за ее талант ксчастью. Он заботился о молодых и учил их, как удержать счастье при помощиразума.

У Малипьеро уже были две любимицы. Августа, пятнадцатилетняядочь гондольера Гардела, писаная как на картине, позволяла хитроумному старцуна пути к счастью учить себя танцам. Прелестная и причудливая семнадцатилетняяТереза Имер, дочь директора театра и любовника Дзанетты Казановы, за его деньгибыла ученицей в театре. Ее мать, старая актриса, ежедневно утром вела ее кмессе, а после полудня к Малипьеро. Однажды при матери и Казанове Малипьеропросил Терезу о поцелуе. Тереза отказала, так как утром приняла причастие игосподь наверное еще не покинул ее тела. Мать Терезы выбранила жадного старца.