Останавливаюсь в дверях, отчего-то не решаясь зайти внутрь. Хотя братца нет дома, и я могла бы… Но ощущение, что даже его комната меня отторгает. Не по себе пересекать его территорию.

Вряд ли он часто тут бывает. Обстановка не выглядит совсем уж заброшенной, но слишком уж тут чисто, хотя вещи кое-где разбросаны. Похоже, что Глеб здесь только ночует, собирается на очередной рабочий и учебный день, а может, на какое-нибудь развлечение…

На столе помимо прочего лежит открытый ноутбук и несколько книг, и я неожиданно ловлю себя на мысли, что хотела бы рассмотреть подробнее. Что он читает, материалы по учёбе? Или что то другое… Зачем ему ноутбук, что-то печатать? Играть? Может, он ещё включен?..

Я вздыхаю, отбрасывая лишние мысли. Какая мне разница, кто такой Глеб и чем живёт. Меня совсем не тянет с ним дружить, да и по всему похоже, что мы будем просто уживаться вместе. Потому что даже в его попытках сближения чувствуется какой-то подвох. Это не фальшь, нет… Что-то другое.

Я неожиданно цепляюсь взглядом за какое фото в рамке, стоящее на верхнем уровне стола. Двигаемая каким-то порывом, резко прохожу в комнату, забывая о всяких внутренних препятствиях. Беру фото в руки…

Женщина. Довольно красивая, блондинка, глаза, как у Глеба. Не стоит и гадать – это его мама. Они довольно похожи…

Странное чувство. Какой-то надрыв внутри непонятно откуда взявшийся. Глеб совсем не похож на маменькиного сынка, зачем ему держать это фото на видном месте? Или это демонстративная реакция на родительский развод?

А не из-за моей ли мамы его родители развелись?..

Всё это время я даже не думала об этом. Считала, что ситуации схожие. По себе судила.

– Это комната Глеба, – неожиданно слышу я спокойный голос мамы. – Твоя будет за следующей дверью.

Сглатываю ком в горле, кладу фото обратно, оборачиваюсь. Мама стоит у прохода. Не знаю, зачем она это сказала, неужели думала, что я сейчас себе комнату подыскиваю?

Ведь мама наверняка видела, как я в руках что-то держала и обратно ставила. И ладно уж, наверняка разглядела, что именно.

– Ага, хорошо, – я стараюсь говорить как ни в чём не бывало, но не выдерживаю этого едва уловимого напряжения. Ещё и сердце гулко биться начинает, отдаваясь шумом в ушах. – Он хранит фотку матери…

Подхожу ближе – Олега здесь нет. Мама одна стоит в дверях, и мы вместе выходим в коридор. Не знаю, где отец Глеба, но почему-то уверена, что нас никто не услышит.

Мама вздыхает, словно решается.

– Наверное, в память о ней, – наконец, сдавленно выдаёт она.

Я даже не знаю, от чего меня прошибает больше – от её неловкого тона, виноватого вида, или от сказанного.

– Она умерла? – нервничая ещё больше, уточняю.

– Да.

Мне уже совсем не спокойно. Вообще не в первый раз слышу про смерти чьих-то близких, но вот именно сейчас эти слова горят, прожигая кожу. Я просто обязана уточнить, а не выбрасывать догадку, которая отдаётся ударами по вискам.

Если бы мама умерла давно, а Олег решил снова вернуться к жизни после её смерти, вряд ли Глеб бы возражал. Каким бы там ни был. Это ведь просто нелогично, а братец кажется вполне самодостаточным, к чему контролировать жизнь отца в угоду собственным капризам?..

– Когда? – спрашиваю гораздо жёстче и требовательнее, чем собиралась.

Мама улавливает, слегка меняется в лице, но принимает удар.

Какого чёрта…

– Чуть больше месяца назад, – негромко сообщает она.

Я была готова к тому, что они познакомились и начали встречаться сразу после её смерти, толком не соблюдав траура. Тогда была бы понятна и реакция Глеба, и неловкость мамы. Она вообще всегда щепетильно относилась к чувствам других людей.

Но чтобы так!..

– А вы с Олегом вместе сколько, ты говорила… Полгода?

– Да, – решительно отвечает мама, вот только слегка охрипший голос выдаёт, что эта невозмутимость напускная. – Насть, я понимаю, как всё это смотрится, но жизнь сложнее, чем…

– Вот только не надо читать мне лекцию о сложности человеческих отношений и перипетиях судьбы, – резко перебиваю я, чуть ли не дрожа. – Я помню её ещё с твоего развода с папой.

Грубо? Возможно. Но я надеюсь, они с Олегом хотя бы свадьбу догадались после сорока дней сыграть. А то если ещё даже не прошли…

И такое отношение к покойной жене маме ни о чём не говорит? Или она искренне верит, что с ней всё будет иначе?

Меня уже чуть ли не трясёт. Ведь по маме очевидно, что Олег с женой к разводу не готовились. Это была измена. Длительная, наглая, даже после смерти обманутой продолжавшаяся.

– Мы с Олегом не желали никому зла, – довольно быстро ориентируется мама, говорит уже гораздо увереннее и непоколебимее. – Просто так бывает. Она серьёзно болела ещё до нашего знакомства, и… В жизни бывает всё. Я не хотела, чтобы ты так об этом узнала, но, как я поняла, вы с Глебом не особо ладите, вот и я решила, что тебе стоит знать причину. Может, у тебя получится достучаться до него, потому что Олег никак не может вывести его на прямой разговор, а со мной Глеб вообще почти не говорит.

Я даже вздрагиваю от неожиданного упоминания Глеба. Обсуждая ситуацию с мамой, я словно и забыла о братце, с которого вся эта тема и началась.

Этого слишком. Всего этого слишком много. Привычная жизнь меняется так стремительно, что у меня ощущение, будто лечу вниз с огромной высоты. Вроде бы с парашютом, да только раскрыть никак не смогу. И успею ли?..

Теперь я, конечно, понимаю Глеба. Не совсем понимаю, что он от меня хочет, но чувства мне ясны. Но быть ему нянечкой? Стучаться о закрытую дверь?

Ведь он меня, наверное, не меньше винит, чем мою маму. И это несправедливо. Более того – унизительно.

– Вы наломали дров, а я должна это разгребать?

– Насть…

– Ладно, мам, – перебиваю, вздыхаю и пытаюсь взять себя в руки. Наверное, действительно всякое бывает. – Прости. Потом поговорим, а сейчас я лучше пойду. У меня свидание в шесть, надо подготовиться.

Резко разворачиваюсь и иду к главной двери. Знаю, что удерживать меня не будут.

В дверях подъезда я вдруг сталкиваюсь с Глебом. Неожиданно… Я думала, он надолго уходил, а вот уже возвращается.

Мы на какое-то время замираем. Я не смотрю на братца, но и пройти мимо почему-то не могу. Так и стоим в проёме открытой двери.

– Сбегаешь? – Глеб обращается резко.

Его привычно пренебрежительный голос так остро прорезается сквозь тишину между нами, что я, не выдержав, всё-таки смотрю «брату» в лицо. Пытаюсь найти в нём отголоски переживаний… Наверное, я могла бы до него достучаться. Всё-таки неизвестно, как сама бы себя вела на его месте. Вполне возможно, тоже злилась бы на обеих чужих женщин, и на мать, и на дочь.