– Мне? С какой стати? – удивилась Рита. – Ладно, пойдем отсюда.

Они вышли из школьного двора и пошли вниз по улице, не соприкасаясь плечами.

Ветер гнал вниз по улице сухие листья, хлопал дверями подъездов. Марат упорно смотрел вниз, на белые кроссовки девушки, легко ступавшие по серому, иссеченному трещинами и выбоинами асфальту.

Почти не разговаривая, они добрались до окраины города и вышли к железнодорожным путям. Остановились на косогоре, там, где всего несколько недель назад весело потрескивал в костре школьный журнал. Рита присела на поваленное дерево и принялась дышать на озябшие ладони. Больше всего на свете Марату хотелось сейчас взять ее руки в свои, прижать к губам заледеневшие пальцы. Но он не смел прикоснуться к ней, лишь опустился рядом на промерзшую землю.

Вдалеке заревел паровозный гудок, застучали колеса. Появился поезд, обдал их едким дымом, зашипел, притормаживая перед маячившей впереди, слева от них, станцией.

– Что ты будешь делать теперь? – спросил наконец Марат.

Рита тряхнула головой, темные блестящие волосы взметнулись вверх и мягко опустились, скользнув по щекам.

– Завтра подам документы в вечерку. Думаю, проблем не будет, все-таки я не самая последняя тупица в этом долбаном городе. А потом… – она усмехнулась, – постараюсь протянуть еще полтора года без эксцессов. Нет, серьезно, буду зубрить не хуже Ленки Бабенцевой, и они просто обязаны будут выдать мне приличный аттестат.

– С чего это ты вдруг решила податься в отличницы? – изумился он.

– Понимаешь, очень хочется свалить отсюда. Хоть куда-нибудь, к чертовой матери. Но лучше все же прямиком в Москву. А сделать это, как ни крути, проще всего, поехав туда учиться. Не, ну серьезно, забить на вольную жизнь на полтора года – не такая уж большая жертва, правда? Зато потом начнется настоящая свобода.

Она мечтательно откинула голову, и Марат вздрогнул, глядя на ее напрягшееся белое горло.

– Наверно, – смущенно буркнул он. – А ты сможешь?

Рита иронически хмыкнула, словно говоря «Еще бы!», потом вдруг быстро взглянула на него и сказала серьезно, без улыбки:

– Поехали со мной? Вместе!

Его как будто подбросило. Она что, правда это сказала? Маргарита, самая яркая девчонка в городе, бессменная атаманша, бесстрашная, отчаянная, упертая, – зовет его, обычного, ничем не примечательного парня уехать с ней? И это возможно? Вместе запрыгнуть вот в такой поезд, стоять рядом в тамбуре, слушать, как грохочут колеса, а ночью, когда весь вагон уснет, протянуть руку вниз, с верхней полки, поймать ее пальцы и гладить их, гладить…

– А как же Руслан?

– А Руслан тут при чем? – удивленно спросила она.

– Ни при чем. – Он резко поднялся на ноги. – Пойдем отсюда. Холодно!

Руслан позвонил в середине декабря. Бабка, испереживавшаяся без вестей, хваталась за трубку обеими руками и кричала навзрыд:

– Мальчик мой, как ты там? Ты здоров? Ты хоть скажи, куда тебе посылку прислать? Я носочки теплые связала…

Марат, стоя рядом, слышал лишь знакомый голос, звучавший в трубке, но слов разобрать не мог. В ногах терся Курт – за последние несколько месяцев котяра отъелся, вымахал и, кажется, совершенно забыл о былой травме. Правда, нрав сохранил дикий, уличный, бывало, что днями шлялся где-то, не заглядывая домой, но потом всегда возвращался.

– Русланчик, а у нас холодно, – говорила бабка. – В шестнадцатом доме, у Комаровых, трубы полопались. Как бы у нас тоже не треснули, останемся же без воды на Новый год.

Наверно, брат потом попросил позвать его, потому что бабка сунула ему в руки трубку и, шмыгая носом, отошла.

– Рус, – радостно закричал Марат. – Ну, ты как там? Где служишь? Чего не писал?

В трубке что-то трещало и щелкало. Затем откуда-то издалека послышался приглушенный голос брата:

– Здорово, Маратище, ужасно рад тебя слышать! Писать ну не получалось как-то, сам знаешь, какой из меня писатель. – Он рассмеялся. – Вы там не волнуйтесь, со мной все в порядке. Бабулю успокой, если можешь.

– А где ты? Где ты сейчас? – допытывался Марат.

– Я не все могу говорить, сам понимаешь, – отозвался Руслан. – Нас тут, наверно, переправят кое-куда в ближайшее время. Ну, ты телевизор смотришь, сам сообразишь.

Марат непонимающе замигал. Телевизор он не смотрел.

– Ну, вы там не паникуйте, со мной все будет отлично. Обещаю! Ты понял?

– Понял, – кивнул он. – С тобой все будет отлично. А что…

– Погоди, – перебил брат. – Как там… ну сам понимаешь, кто.

Марат сглотнул комок в горле, кашлянул.

– С ней все в порядке. Все хорошо.

– Ну, здорово. Передавай привет! Ладно, братишка, не могу больше говорить, тут еще другим пацанам позвонить надо, нам только по паре минут дали на каждого. Будь здоров! Еще увидимся!

В трубке снова заскрежетало, а затем раздались протяжные гудки. Марат аккуратно опустил ее на старенький, обмотанный изолентой телефонный аппарат.

Он не знал еще тогда, что брат единственный раз в жизни не сдержит обещания.

Перед Новым годом неожиданно потеплело. Над окнами выросли прозрачные сосульки, в подоконник круглые сутки барабанила капель – как весной. Бабуля разрешила собрать на Новый год друзей дома – наверно, устала от мрачной тишины, опутавшей жилище после того, как Руслан ушел в армию. Марату запомнилась предпраздничная суета, аппетитный запах с кухни. В комнате накрыт уже был стол, вечно голодный Аниська рыскал вокруг него, зыркая глазами – чего бы незаметно стащить. Банан, кривя толстые губы, пытался пристроить магнитофон на подоконнике так, чтобы провод дотягивался до розетки. Леха умело откупоривал бутылки, приговаривая своим тягучим голосом:

– Пить будем, гулять будем, а смерть придет – помирать будем.

Катя, девчонка из их училища, к которой Леха в последнее время подкатывал, раскладывала на столе вилки и ножи, гоняла Аниську:

– А ну руки убрал! Че тебе не терпится?

Маргарита, особенно красивая сегодня, в узком, черном, чуть мерцающем в электрическом свете платье возилась с елкой.

– Марат, – позвала она, – иди сюда, помоги гирлянду прицепить.

Он шагнул к ней, жадно вдохнул незнакомый запах чуть горьковатых духов, перехватил провод. Руки их встретились, соприкоснулись пальцами в колючей хвое. Качнулся золоченый елочный шарик, и в Ритиных глазах заплясали золотые искорки. И тут же загремела музыка – это Банан врубил наконец магнитофон.

Марат ненадолго выскочил из комнаты, хотел спросить у бабули, не пора ли вытаскивать на стол оливье. И увидел вдруг, что кухня пуста.

– Бабуля! – позвал он. – Баб Дина, ты где? Уже празднуешь, что ли?

Дверь в бабкину комнату была открыта, в темноте голубым боком светился телевизор. Марат подошел ближе и увидел бабушку, застывшую на краю кровати. Подперев сморщенную щеку кулаком, она, как завороженная, смотрела на экран.