Если поверить автору «Истории анархии в Польше», то черногорская экспедиция — одна из самых первых практических акций Алексея Орлова на Балканах — была всего лишь акцией прикрытия и не имела самостоятельного значения. Другое дело, насколько можно ему поверить, зная, что Клод-Шарлемань Рюльер — человек увлекающийся и, подобно князю Долгорукову, крайне беллетристического склада ума. Советский историк Тарле, например, воспринимал «черногорское дело графа Орлова» вполне серьезно. Но у Рюльера есть свой аргумент, с которым нельзя не считаться. Если он не выдумал, что о появлении русских в Черногории «мгновенно узнала вся Европа» и что он прочел об этом в газетах, то, зная Орлова, можно утверждать, что «утечка информации» действительно была чисто умышленной. Разумнее, конечно, думать, что экспедиция не носила исключительно бутафорского характера и вписывалась в общий план восстания, но Алехан решился на ее дезавуирование, чтобы отвлечь внимание, турок от будущих баз русского флота. С такой поправкой версия Рюльера выглядит вполне правдоподобной. Взять хотя бы в расчет выбор главы «русской миссии». Ведь этот вождь «шумных эмиссаров», этот генерал, высадка которого на Адриатическом побережье стала предметом пересудов в целой Европе, был не кто иной, как князь Юрий Владимирович Долгоруков!..

Сам он рассказывает о славном начале своей героической деятельности по освобождению христианских народов от басурманского ига так. В ожидании прибытия русской эскадры он и его спутники «в недействии весьма скучно время проводили». Наконец однажды утром (видимо, где-то на исходе лета или в начале осени) «граф Алексей Григорьевич мне говорит, будто брат его к нему приступает и требует ехать в Черную гору, но вот его слова: «Ты знаешь, что брат мой не имеет способности, а притом всеми ненавидим, то во избежание дурных последствий возьми сию экспедицию на себя. И коль скоро флот придет, я со всеми силами к тебе на помощь поспешу…» Я согласился и в несколько дней собрался».

Оставим «стенограмму» речи Алехана на совести Юрия Владимировича. Что делать, если так ему послышалось. Он принадлежал к той во все времена распространенной категории людей (особенно находящихся у власти и составляющих превратное представление о собственной значимости), которые видят и слышат только то, что им хочется. Внимательный же читатель уловит, что если Юрий Владимирович скучал в то время, когда большинство эмиссаров и агентов трудились в поте лица, значит Алексей Григорьевич уже разобрался, с кем имеет дело и какого рода поручения можно возлагать на князя. А потому безошибочно определил, что именно этого молодца заждалась сейчас Черногория. Может быть, он и в самом деле где-то подыграл Юрию Владимировичу, сказав, что такую ответственную миссию окромя него и доверить-то некому. Тем паче, что для убеждения турок в необыкновенной важности предпринимаемой им черногорской акции ему была нужна в руководители персона высокого ранга, а генералов (генерал-майоров) при нем было всего двое — брат Федор, которого он предназначал для более серьезных дел, да князь Долгоруков.

И надо сказать, Юрий Владимирович не подвел. Он действовал быстро и энергично. Выполняя распоряжение Орлова «спешить в Синигалию на ярмарку, куда все корабли свободно приходят и отходят» (это был способ маскировки, в данном случае, вероятно, декоративный, показывающий, будто русская экспедиция готовится с должной секретностью), Юрий Владимирович приказал прибыть туда каким-то 26 славянам, жившим в разных местах Италии и находившимся у него в подчинении. Они должны были явиться к неким Драшковичу и греку Протопсалтию — корреспондентам князя Долгорукова. Юрий Владимирович приказал также (другой формы обращения с подчиненными он не признавал) приготовить «два судна для его «переезда» и отбыл с сопровождавшими лицами в Венецию к маркизу Маруцци—за деньгами. В Анконе он получил известие, что греческий корабль и славянская «требакула» ожидают в Синигалии его повелений. Юрий Владимирович выехал «на ярмарку» (он ведь был еще и купец Барышников) и вскоре «анбаркировался» вместе со своей командой. Капитан греческого судна, узнав, куда держит путь отважный русский генерал, «был в жестоком страхе, но принужден» везти его в пустой порт между границ турецкой и венецианской (еще одно маскировочное мероприятие). Здесь Юрия Владимировича уже дожидался, пристально всматриваясь в непроглядную мглу ночного моря, заблаговременно оповещенный им венецианский подданный славянин Марко из деревни Майна. После чего отряду Юрия Владимировича пришлось совершить очень нелегкое («В жизнь мою не имел я более трудности», — записал предводитель) девятичасовое восхождение по черногорским «планинам», обдирая руки о терновые кусты и постепенно расставаясь с подошвами. Особенно тяжело, конечно, было русским, впервые совершавшим эту романтическую горную прогулку. К тому же все тащили на спинах нелегкий груз: деньги, медали, порох, свинец и прочее. Добрались все-таки до перевала, Юрию Владимировичу подвели добытое где-то длинноухое транспортное средство (отнюдь не достойное, разумеется, носить на себе генерала и майора императорской гвардии, а потому мы его и не называем), и русско-славянский отряд торжественно вступил в первое черногорское селение — Черницу. Здесь Юрий Владимирович смог наконец снова заняться своим любимым делом — отдавать приказания. Он приказал известить черногорцев, чтобы они немедленно собрались в своей столице — Цетинье, где смогут лицезреть полномочного посланника русской императрицы. На другой день народ собрался в монастыре, ставшем генеральской резиденцией, ему прочли манифест Екатерины. Юрий Владимирович привел всех к присяге повелительнице православных, «накормил (из каких запасов? — Авт.) и распустил по домам, объявив, что впредь они получать будут и его Повеления». Так начались черногорское сидение князя, за время которого он должен был сформировать здесь войско, а также разобраться, что делать со Степаном Малым. Слухи о появлении в Черногории самого Юрия Владимировича Долгорукова и о необыкновенных успехах его деятельности вскоре дошли, разумеется, до ушей, с одной стороны, великого визиря и даже султана, а с другой — правительства дожа. Обе державы — и Турция и Венеция — были сильно взволнованы. Турки — потому, что боялись Юрия Владимировича, венецианцы — потому, что боялись турок. Итальянцы, не мешкая, попытались отравить русских, подослав к ним своего агента под видом дезертира. Но тот передал порошок повару-итальянцу, а «сей честный плут» оказался более честным, чем плутом, и, «разведав», в чем дело, рассказал Юрию Владимировичу. Тогда подкупили каких-то черногорцев, чтобы они взорвали порох, на котором, можно сказать, спали русский генерал и его свита. Но «и сие удалось… открыть». Наконец, турки прибегли к испытанному временем средству. Они объявили и опубликовали указ: если кто-нибудь доставит к ним Юрия Владимировича—«живого или мертвого», — то «они платят пять тысяч червонных». После этого Юрию Владимировичу стало казаться, что в глазах окружавших его черногорцев появился какой-то странный блеск и что они посматривают на него с неожиданным интересом, словно видят впервые. Словом, он «мог приметить, что они ищут способа» до него «добраться». Черногорцы довели до сведения русского генерала, что им обидно видеть при нем охрану из «славян», как будто они сами не готовы служить ему верой и правдой. Поползли всякие другие «неприязненные слухи». Юрий Владимирович понял, что самое время объявлять экспедицию успешно завершенной и «вырываться» из «сего разбойничьего гнезда».