что лошадь не его. Дядя взял ее напрокат у соседа, и, если кобылу украдут, ему вовек не расплатиться. Да и в любом случае во дворе ночевать дешевле, а когда ворота запирают на засов, тут не опаснее, чем в комнате.

Дядю Бреннана они нашли в дальнем конце конюшни. Лошадь стояла в стойле, а старик сидел в маленькой крытой повозке, стоявшей во дворе. В темноте Мангота трудно было разглядеть. Рядом с повозкой висел глиняный горшок с горящей лучиной, но в окружающей тьме лицо старика казалось мутным пятном.

Бреннан замедлил шаг и дотронулся до локтя Кэт.

– Чуть не забыл. Если дядя спросит про меня, не говорите, что мы работаем в Кларендон-хаусе.

– Почему? – шепотом спросила Кэт.

Зашуршала солома, и дрожащий старческий голос спросил:

– Кто идет?

– Дядя Мангот, это я, – обратился к нему Бреннан. – Я привел ее.

Мужчина в повозке подался вперед.

– Опаздываешь. Это та самая девушка? Придется вам сегодня ночевать здесь, со мной. Поедем, когда рассветет.

– Хорошо, – ответила Кэт.

– Эта девушка мой друг, дядя, – заметил Бреннан. – Ты ведь будешь с ней любезен? Пустишь ее ночевать в дом? Она за все заплатит.

– Как пожелаешь. – Старческий голос звучал слабо и неуверенно, будто хозяин редко им пользовался. – Вот только покупать здесь нечего. Пускай работает за стол и кров. Давненько у меня не было прислуги.

– Никто не должен знать, что она живет у тебя, – прибавил Бреннан. – Обещай, что на ферме она будет в безопасности.

Мангот перегнулся через борт повозки и сплюнул.

– Я-то лишнего не сболтну. Главное, чтобы вы с ней держали рот на замке. – В темноте раздался звук, напоминавший смех. – Ничего с ней не случится, племянник. Гости к нам заглядывают редко. Мои погорельцы любого нечестивца отпугнут.

Кэт шагнула вперед, и на нее упал свет лучины.

– Пять шиллингов, – произнесла она. – За неделю. Такие условия мне обещал ваш племянник.

– И отдельная комната, – прибавил Бреннан.

Мангот фыркнул:

– Про комнату ты не говорил. Тогда семь шиллингов.

Бреннан принялся возражать, но старик упорно стоял на своем. Конец спору положила Кэт, достав кошелек и отсчитав требуемую сумму.

– И вот еще что, – прибавил Мангот, когда девушка выкладывала монеты ему на ладонь. – Придется вам делить повозку с другим пассажиром.

– С кем? – уточнила Кэт.

– Его зовут Израил Хэлмор. Раньше был перчаточником. До Пожара держал лавку в Чипсайде, а теперь остался ни с чем.

Ферма Мангота находилась в нескольких милях от Лондона по направлению к Сент-Олбансу. Она стояла на окраине деревни под названием Вур-Грин.

Мангот сдержал обещание и выехал со двора таверны на рассвете. Всю ночь Кэт зябла, кутаясь в плащ и прижимаясь к мешкам с мукой. Ее трясло почти непрестанно, хотя виной тому был не один только холод. Израил Хэлмор прибыл под утро, разбудив забывшуюся тревожным сном Кэт. Второй пассажир оказался сильно нетрезв и почти сразу же уснул.

Кроме муки, телега была нагружена рулонами холстины, от которой сильно пахло рыбой, и мешками гвоздей. У Мангота был пропуск с подписью магистрата, разрешавший ему совершать поездки по воскресеньям. Оживленного движения на улицах не наблюдалось, и окраины Лондона быстро остались позади. Тут Хэлмор проснулся, потребовал остановить телегу и справил малую нужду под деревом. Затем он сел рядом с Манготом и взял у старика вожжи. При дневном свете Кэт разглядела его высокую тощую фигуру, крупные черты лица и копну седых кудрей. Из-за артрита пальцы Хэлмора опухли и искривились, – должно быть, болезнь вынудила его бросить перчаточное ремесло.

Кэт притворялась, будто дремлет, а двое мужчин тихо переговаривались. В голове у девушки так и роились мрачные мысли. Если только не случится чудо, она представления не имела, как ей вернуться к прежней жизни на Генриетта-стрит, не рискуя быть обнаруженной. Когда страсти улягутся, благоразумнее всего, пожалуй, будет сбежать за границу, в Голландию или даже в Америку – там нашли убежище многие друзья ее отца.

От размышлений Кэт отвлек вдруг ставший более громким голос Хэлмора:

– Ну как мне было отказаться? Епископ угощал элем всех без разбору.

Мангот стал что-то говорить, но Хэлмор перебил его:

– Кларендон – алчный плут, господин Мангот, вдобавок он заодно с папистами.

– Чтоб ему пусто было, – прибавил Мангот.

– Вот именно. Епископ, уж как может, трудится во славу Божью.

– Но вы подвергали себя опасности, – возразил Мангот. – Пусть даже ради благородного дела. Вас могли арестовать.

– Меня? Ну уж нет! Мы просто стояли перед Кларендон-хаус, орали и улюлюкали. Я, правда, швырнул пару камней, но к тому времени уже темнело, и никто не понял, что это я их кинул.

– А что за птица этот Епископ? – спросил Мангот. – Как его зовут по-настоящему?

– Не знаю. Но кошелек у него толстый, и на расходы он не скупится, а до остального мне дела нет. – Голос у Хэлмора был низкий, звучный, и его звуки разносились далеко, даже когда он говорил тихо. Такой голос хорошо иметь проповеднику. – Кроме эля, он раздал нам всем по полкроны. Знаете, что про него говорят? Ходят слухи, что он человек герцога Бекингема. Тогда понятно, откуда такие деньги и почему Епископ уверял, что ареста нам можно не бояться. Герцог нас из любой передряги вытащит. Уж кто-кто, а он всегда был другом народа и злейшим врагом папистов. А Кларендон получил по заслугам, чума его забери! И вот что я вам скажу: это еще цветочки, Епископ для него приготовил кое-что похлеще.

Мангот покосился на Хэлмора:

– И что же?

Тот пожал плечами:

– Наверняка не скажу. Знаю только, что ударить они собираются по самому больному месту.

Глава 8

Церковь Святого Олафа находилась на южной стороне Харт-стрит, неподалеку от раскинувшихся зданий Военно-морского ведомства. Воскресным утром я ждал возле церкви в наемном экипаже. День выдался погожий, и я откинул кожаную шторку, чтобы одновременно и греться в лучах солнца, и следить за дверьми.

Когда прихожане начали расходиться, я заметил несколько знакомых лиц – в основном чиновников из Военно-морского ведомства или из Тауэра. Я высадился из экипажа и стал высматривать леди Квинси. Народу на проповедь пришло много, и ее светлость появилась на крыльце одной из последних. Вуаль скрывала ее лицо, по одну сторону от леди Квинси шла горничная, по другую – мальчик-паж. Горничная была чопорной женщиной, старавшейся не смотреть в мою сторону.

Я поклонился ее светлости, та кивнула мне и села в карету лицом к лошадям. Паж вскарабкался следом за госпожой, и леди Квинси усадила его рядом. Несмотря на теплую погоду,