вообще-то, не ожидал, хотя и вовсю притворялся, будто ожидает, пока мы сидели на дереве. Но даже зрелище того, как расплавленным металлом заполняют формы для полукроновых монеток, поразило бы его куда меньше, чем то, что открылось взгляду в действительности.

Сперва он увидел самую малость. Сердечко располагалось высоковато, и глаз детектива сумел ухватить только «Блудного сына» в блестящей раме, на стене напротив прорези. Но, крепко вцепившись в ставень и встав на цыпочки, Освальд увидел гораздо больше.

Не было за окном ни пылающего очага, ни раскалённого металла, ни бородатых мужчин в кожаных фартуках, вооружённых щипцами или чем-нибудь таким. Вместо этого в комнате обнаружился накрытый к ужину стол. Освальд приметил банку с лососем, листья зелёного салата и пиво в бутылках, а на одном из стульев – накидку и матросскую шапочку таинственной незнакомки. За столом устроились двое. И никакие не фальшивомонетчики, а взрослые младшие дочери соседской леди.

– Так вот, этот лосось обошёлся мне на три с половиной пенса дешевле, – сказала одна из них. – А салата, ты только представь себе, я купила в «Бродвее» за пенни целых шесть пучков! Мы должны постараться как можно сильней экономить на домашних расходах, если хотим будущим летом поехать в какое-нибудь приличное место.

А другая ответила:

– Ах, как бы мне хотелось, чтобы мы все могли уезжать на отдых каждый год. Или же… Я, вообще-то, на самом деле мечтаю…

Так вот, значит, Освальд смотрел и слушал, а Дикки снизу всё это время дёргал его за курточку, торопя слезть и позволить ему самому взглянуть хоть одним глазком, что там происходит. И в тот самый момент, когда девушка за столом произнесла: «Я, вообще-то, на самом деле мечтаю…», Дикки дёрнул чересчур сильно. Нога Освальда на краю большого, но неустойчивого горшка закачалась. Он приложил прямо-таки героические усилия, чтобы восстановить эквили… или, проще говоря, равновесие, но, увы, его эквили… уже был безвозвратно утрачен.

– На сей раз тебе удалось! – только и успел он воскликнуть, прежде чем рухнуть на груду цветочных горшков.

Последнее, что ему довелось услышать, был грохот падающих и разбивающихся посудин. А затем он ударился головой о железный столб, из тех, что подпирали карниз террасы, и больше ничего не видел.

Вы, может быть, ожидали, что Элис тут же закричала: «Убивают»? Если так, девичий склад ума для вас совершенно тёмен. Едва мы оставили Элис на каштане одну, как она кинулась к дяде Альберта и всё ему рассказала, чтобы он шёл нас спасать, если банда фальшивомонетчиков окажется чересчур уж свирепой. Так что ровно в момент моего падения дядя Альберта перелезал через стену. И Элис, конечно же, ничего не кричала. Зато Дикки показалось, что он расслышал, как дядя Альберта произнёс:

– Чёрт бы побрал этих детей!

На мой взгляд, с его стороны это было бы не по-доброму и невежливо. До сих пор хочу верить, что Дикки послышалось.

Дочери соседской леди из дома на шум не вышли. И дядя Альберта не стал дожидаться, пока они выйдут. Быстренько подняв Освальда, он отнёс бесчувственное тело благородного юного сыщика к стене, взвалил на неё, перелез сам и доставил свою безжизненную ношу в наш дом, бережно там опустив её на диван в кабинете отца.

Отца дома не было. Зря мы старались красться бесшумно мимо его двери, когда выходили в сад! Освальд вскорости был приведён в сознание, голову ему перевязали, после чего отправили в постель, и наутро он обнаружил на своём юном челе шишку размером с куриное яйцо, чему совсем не обрадовался.

Днём пришёл дядя Альберта и побеседовал с каждым из нас по отдельности. Освальду он сказал множество неприятного о том, как это не по-джентльменски – следить за леди и вообще совать нос в чужие дела. Я хотел было рассказать про подслушанный разговор, но он велел мне заткнуться. В итоге беседа с ним доставила мне больше мучений, чем шишка.

Когда настал новый вечер и сумерки пали на землю, Освальд, ускользнув от остальных и нацарапав на клочке бумаги: «Хочу с вами поговорить», устремился к соседнему дому, где доверил своё послание прорези в форме сердечка.

Самая младшая молодая леди сперва выглянула наружу через отверстие в форме сердечка, а затем отворила ставень и очень сердито осведомилась:

– Ну и?..

И тогда Освальд сказал:

– Мне очень жаль, и я умоляю вас о прощении. Мы хотели быть детективами, и нам показалось, что в вашем доме орудуют фальшивомонетчики. Поэтому мы подсматривали за вами в окно прошлой ночью. Я видел салат и слышал про лосося, который обошёлся вам на три пенса дешевле. Конечно же, мне понятно: совать нос в чужие дела не по-джентльменски, особенно в дела леди. Никогда больше не поступлю так. Но на сей раз простите меня!

Леди сперва нахмурилась, потом рассмеялась.

– Вот, – говорит, – значит, кто свалился в горшки прошлой ночью. Мы-то подумали, это грабители, и ужасно перепугались. Ничего себе шишку ты заработал на бедной своей голове.

Мы ещё чуть-чуть с ней поболтали о прошлой ночи, а потом она мне объяснила про себя и сестру. Оказалось, они хотели скрыть ото всех, что остались дома, потому как… Тут она внезапно умолкла и залилась краской. И тогда я сказал:

– Мы думали, вы все в Скарборо. Это наша служанка Элиза узнала от вашей служанки. Почему же вам захотелось скрыть ото всех, что остались дома?

Молодая леди ещё сильней покраснела, а затем, засмеявшись, проговорила:

– Ах, да какая разница почему! Надеюсь, голова у тебя не очень болит. И спасибо за милую мужественную речь. Тебе-то уж точно стыдиться нечего.

И она поцеловала меня без малейшего возражения с моей стороны, а потом сказала:

– Давай, дорогуша, беги домой. Мне надо прямо сейчас открыть ставни и жалюзи. Хочу это сделать, пока не стало совсем темно. Пусть все увидят, что мы не в Скарборо, а дома.

Глава 4

Доброй охоты!

Четыре шиллинга, которые принесли нам поиски сокровища, было бы правильнее всего использовать для проверки идеи Дикки насчёт газетного обращения к леди и джентльменам, которые располагают свободным временем и не прочь зарабатывать два фунта в неделю. Однако у нас назрела необходимость срочно приобрести сразу несколько нужных вещей.

Доре требовались новые ножницы. На них она и собиралась пустить свои восемь пенсов, но Элис сказала:

– Это ты, Освальд, должен потратиться для неё. Сам ведь знаешь, что сломал кончики старых ножниц, когда выковыривал стеклянный шарик из медного напёрстка.

Чистейшая правда, пусть этот