– Нам, Ларнер?

– Мне, я хотел сказать, мне. Вы не желаете помочь мне?

– Каким образом? – неожиданно для себя заинтересовался Спеллман. Его поразило, насколько прояснилось сознание больного.

– Я позднее дам вам знать… но вы должны поскорее передать мне Шестую Сатхлатту… и еще… карандаш и несколько чистых листов бумаги…

– Карандаш, Ларнер? – подозрительно сощурился Спеллман. – Вы же знаете, что я не имею права давать вам карандаш.

– Тогда хотя бы грифель, – в отчаянии взмолился Ларнер. – Ну какой, по-вашему, вред я могу причинить простым карандашным грифелем?

– Думаю, что никакой. Грифель, пожалуй, вам можно дать.

– Отлично! Тогда вы… – Безумец не договорил предложение до конца.

– Я не могу ничего обещать, Ларнер… но подумаю о вашей просьбе, – сказал Спеллман. Кошмарный сон уже почти выветрился из его памяти, и его обуревало любопытство: что Ларнер станет делать с Шестой Сатхлаттой?

– Ну хорошо… только думайте побыстрее! – ворвался и его мысли голос Ларнера. – Я бы хотел все получить до конца месяца. Если же не получу… тогда… тогда эксперимент не удастся… во всяком случае, его придется отложить еще на год.

После этих слов глаза Ларнера расширились, и в них появилось пустое, бессмысленное выражение. Тень разума слетела с его лица, оно сделалось рассеянным и туповатым. Больной отвернулся и, заложив руки за спину, медленно побрел к своей кровати.

– Я подумаю, что смогу сделать для вас, Ларнер, – произнес Спеллман. – Возможно даже, сегодня ночью.

Однако Ларнер, судя по всему, уже утратил интерес к разговору.

Спустя какое-то время Мартин вернулся в подвальный корпус, перед этим на несколько минут заглянув в свою комнату.

Позвав Ларнера, он просунул через решетку карандашный грифель, чистую бумагу и листок с Шестой Сатхлаттой, переписанной из пресловутой книги. Больной никак не отреагировал на его действия, все так же молча сидя на кровати. Спеллману ничего не оставалось, как выпустить принесенное из рук, и грифель вместе с бумажками упал на пол. Ларнер, похоже, не обратил на это ни малейшего внимания.

Однако ближе к утру, когда рассвет забрезжил сквозь снеговые облака на восточном крае неба, юный санитар заметил, что Ларнер что-то пишет. Сумасшедший неистово водил кусочком грифеля по бумаге, но, как и в прошлый раз, оставил без внимания попытку Спеллмана втянуть его в разговор.

* * *

Два дня спустя, после утренней смены, Спеллман зашел к себе в комнату, чтобы выкурить сигарету, – что, впрочем, делал крайне редко, – прежде чем приступать к дневным обязанностям. Потянувшись за сигаретами, он задумчиво посмотрел в дверное окошко, также забранное решеткой (как-то раз Гарольд Муди с юмором разъяснил ему, что решетки предназначены вовсе не для того, чтобы запереть его, словно заключенного в камере, – никто не сомневался в его здравомыслии, – а чтобы оградить от любопытства со стороны больных), на десяток обитателей Преисподней, которые гуляли по обнесенному высокими стенами внутреннему двору. У самых буйных на ногах были цепи, ограничивающие движения. Тем не менее примерно половина из них не знала никаких физических ограничений, если не считать бдительного присутствия пяти-шести одетых в белое санитаров.

Надзиратели казались в этот день какими-то сонными; Мартину, в отличие от них, сразу бросилось в глаза, что Ларнер что-то замышляет. В частности, всякий раз, когда Ларнер оказывался на близком расстоянии от какого-нибудь пациента, он шептался с тем, и при этом их руки подозрительным образом соприкасались. Возникало ощущение, будто он передает им какие-то предметы. Какие же? Кажется, Спеллман догадывался…

Конечно, ему полагалось предупредить надзирателей о затее больных, однако он этого не сделал. Ведь стоит ему выдать Ларнера, как это обернется неприятностями для него самого – похоже, Ларнер раздавал во дворе клиники копии Шестой Сатхлатты! Спеллман улыбнулся. По всей видимости, безумец замыслил вызвать Йиб-Тстла. «Насколько же противоречив разум душевнобольных», – подумал Мартин, отворачиваясь от окна. Какие, к черту, «адепты» из тех двенадцати, что гуляют сейчас по двору! Да и в любом случае Ларнеру недоставало одного человека.

В четыре часа пополудни Спеллмана вызвали во двор вместе с пятью другими санитарами, поскольку обитателей Преисподней выпустили поразмяться на свежем воздухе второй раз за день. Среди этих пяти был и Барстоу. Вел он себя беспокойно и явно нервничал, однако при этом демонстративно старался держаться подальше от Спеллмана. Мартин уже давно заметил, что в присутствии Барстоу пациенты ведут себя тихо – и все же сегодня впервые в их поведении ощущался какой-то молчаливый протест, будто, фигурально выражаясь, все они имели в запасе некий «козырь». Барстоу, похоже, тоже это заметил и с интересом стал наблюдать за Ларнером, когда тот подошел к Спеллману и заговорил с ним.

– Ждать осталось совсем недолго, санитар Спеллман, – тихо произнес Ларнер после того, как они обменялись приветствиями.

– Неужели? – улыбнулся Мартин. – В самом деле, Ларнер? Знаете, я сегодня утром видел, как вы раздавали сделанные вами копии.

Выражение лица Ларнера мгновенно изменилось.

– Вы ведь никому не сказали?

– Нет, никому. Когда вы мне расскажете, что здесь затевается?

– Скоро, совсем скоро… эх, жаль, что я не знаю формулы Наах-Титха!

– Э-э-э… действительно, жаль, – согласился Спеллман, плохо понимая, к чему клонит его собеседник. Но затем ему вспомнилось, что он уже видел упоминание о так называемом барьере Наах-Титха в ларнеровских заметках на полях «Хтаат Аквадинген». – Надеюсь, это не помешает проведению эксперимента?

– Нет, но… мне действительно искренне жаль… вас.

– Меня? – нахмурился Мартин. – Вы на что намекаете, Ларнер?

– Дело не во мне, вы же понимаете, – быстро заговорил безумец. – То, что творится со мной, в месте вроде этого никого не волнует, да и другим здесь тоже ничуть не легче. В клинике им не на что надеяться. Да что там! Некоторые из них даже выиграют от перемены мест! Но вас, Спеллман, вас мне искренне жаль…

Спеллман задумался, прежде чем задать новый вопрос.

– Эта самая.… формула… она действительно так важна? – Эх, почему он не может проникнуть в сознание этого человека, узнать, в каком направлении блуждают его мысли!..

Ларнер неожиданно нахмурился.

– Разве вы не читали «Хтаат Аквадинген»? – Вопрос прозвучал скорее как обвинение.

– Да-да, конечно, читал… правда, книга очень сложная, а я… – Спеллман попытался найти подходящее слово, – …я не адепт!

Ларнер кивнул, и хмурое выражение тут же исчезло с его лица.

– Верно, вы не адепт. Их должно быть семь, я же здесь один. Формула Наах-Титха, разумеется, поможет нам, но даже и в этом случае… – Ларнер заметил, что к ним приближается Барстоу. – Летриктрос Темиель, фитритте клептос, – пробормотал он и вновь повернулся к Мартину: – Я не знаю ее окончания, вы понимаете, Спеллман? И даже если бы знал… ей не отвратить такое зло…