Действительно, наиболее видные из европейских алхимиков Средневековья были даже не просто глубоко верующими людьми, но настоящими монахами. Альберт Великий и Фома Аквинский – доминиканцами, Роджер Бэкон – францисканцем, Василий Валентин – бенедиктинцем. Французский монах Раймонд Луллий даже отправился под конец жизни проповедовать Евангелие (сначала в Алжир, затем в Тунис). В связи с этим чрезвычайно интересен и некий мало известный ныне факт российской истории. Русские монахи-старообрядцы в конце XVII века перевели на русский язык один из основных трудов Раймонда Луллия «Ars Magna» и почитали этого известного европейского алхимика как своего духовного учителя.

Русские монахи уже тогда почувствовали, что в системе Луллия нет ничего, что было бы не от Бога; атрибуты Божественного присущи в различной степени всему его творению. Особое значение Луллий придавал каббалистике, которая органично входила в его систему и которую он понимал как «книгу живой природы», «мистическую геометрию» Божьего мира, как «естество… всех вещей соборнейшее» – святое, соборное единство божественного творения, которое в своей сокровенной сути совершенно и может быть уподоблено атрибутам Бога. Именно эти стороны учения Луллия и привлекли в XVII веке русских мыслителей, стремившихся очистить Христову веру от мирской суеты. Петербургские архивисты В. П. Зубов и А.X.Горфункель установили, что переводы Луллия в XVIII веке читали крестьяне-старообрядцы, фабричные люди и купцы в Москве, Петербурге, Воронеже, Курске, на Соловках… Вряд ли это делалось открыто; старообрядцев уже не сжигали в срубах, но отношение к любой «ереси» было настороженное. Старообрядцы поморского согласия («беспоповцы») в Выгореции стремились возродить чистоту первохристианских обычаев.[22] Хотя у выговцев был настоятель-киновиарх («большак»), он подчинялся «собору» – собранию всех пустынников. (Не потому ли Андрей Денисов выделил у Раймонда Луллия идею «соборнейшего единства»?) Кроме того, Андрея Денисова называли «мудрости многоценное сокровище», а его брата Симеона – «сладковещательная ластовица и немолчные богословские уста». Вместе с тем ценилась уникальность монашеского делания тех или иных пустынников. Как здесь не вспомнить знаменитое евангельское изречение «вера без дел мертва». (Кстати, Библия многими считается одним из главных руководств по алхимии.) Нередко на стенах старообрядческих скитов можно было увидеть каллиграфические листы под названием «Аптека Духовная». Там говорилось о том, как переплавить в огне смирения и сердечной молитвы веру, надежду и любовь, добавляя к ним слезы сострадания и сокрушения, чтобы обрести чистую мудрость и одновременно «здраву быть».

Обратимся снова к книге Юнга «Психология и алхимия», где он приводит обширную цитату из трактата Петра Бонуса из Феррары, писавшего об алхимии в конце XIV века следующее: «Это искусство частично естественное, частично божественное или сверхприродное. В результате сублимации посредством медитации рождается сияющая чистая душа, которая вместе с духом возносится на небеса. Это и есть камень. До сих пор процедура хотя и была чудесной, но обладала природной структурой. Что же касается фиксации и неизменности души и духа в результате сублимации, то они проявляются, когда добавляется тайный камень, не ощущаемый органами чувств, но постигаемый разумом посредством вдохновения или божественного откровения, или через обучение посвящаемого… есть две категории людей; те, что видят глазами, и те, что понимают сердцем. Тайный камень – это дар Божий. Алхимия невозможна без него. Он – это сердце и тинктура золота… Таким образом, алхимия стоит выше природы, она божественна. Вся сложность искусства заключена в камне. Разум не в состоянии охватить его, поэтому должен воспринимать на веру, как чудо и основу христианской веры. Поэтому Бог есть единственный правитель, а природа остается пассивной. Именно благодаря своим знаниям искусства древние философы знали о пришествии конца света и воскрешении из мертвых. Тогда душа навсегда соединится со своим изначальным телом. Тело полностью преобразится, станет нетленным, невероятно тонким и сможет проникать в твердые тела. Его природа будет в равной степени и духовной, и материальной. Когда камень рассыпается в пыль, как человек в своей могиле, Бог возвращает ему душу и дух и удаляет все несовершенное: тогда его субстанция (illia res) усиливается и улучшается. Поэтому человек после воскрешения становится более сильным и молодым, чем был при жизни. Древние философы в своем искусстве ясно видели Страшный суд в зарождении и в появлении этого камня, так как в нем душа, чтобы стать прекрасной, объединяется для вечной славы со своим изначальным телом. Древние знали, что дева должна зачать и родить, поэтому в их искусстве камень зарождает, выражает и порождает сам себя… Кроме того, они знали, что Бог станет человеком в Последний День своего труда, когда работа завершится; и что родитель и рожденный, старик и мальчик, отец и сын, – все станут единым целым. Сейчас, когда, кроме человека, нет такого создания, которое может соединиться с Богом, ибо остальные несхожи с ним, – Бог вынужден стать единым с человеком. Такое случилось с Иисусом Христом и его непорочной матерью… Бог показал философу этот чудесный пример, в результате чего человек получил возможность работать в области сверхъестественного» (§ 462).

А сам Юнг пишет вот что: «До тех пор, пока религия имеет только словесную и внешнюю форму и религиозная функция не пережита нашими собственными душами, ничего существенного не произойдет. Необходимо понять, что mysterium magnum[23] – это не только реальность, но первое и главное, что укоренено в человеческой душе. Тот, кто не знает этого из своего собственного опыта, может быть самым ученым теологом, но у него нет идеи религии и, более того, идеи воспитания» (§ 13); «Но человеку не стоит труда приложить к себе усилие, и он имеет нечто в своей душе, способное дать побеги. Стоит терпеливо понаблюдать за событиями, происходящими в душе, и самое лучшее и значительное происходит, когда она не регулируется извне и свыше» (§ 126).

Таким образом, все подтверждает то, что существование третьего аспекта всякой истинной науки – а именно, признание Бога и служение ему – отнюдь не является чем-то надуманным или метафорическим. Наоборот, согласно всем истинным адептам, это есть первое и обязательное условие всякого Великого делания. И, соответственно, главной целью классической алхимии является не получение золота из свинца или какого угодно другого металла, а преобразование человеческой души. И это тоже отнюдь не метафора. Алхимия – наука не дьявольская, но божественная не потому, что она всегда признавала и признает необходимость сочетания теории с практикой, а благодаря своему глубокому благоговению перед Творцом всего сущего. Существует и еще одна причина, гораздо более важная, чем все прочие, вместе взятые, – причина, которая не только призывает прислушиваться к алхимии, но и принципиально отличает ее от всех других наук.

Дело в том, что истинные алхимики обязательно учитывали в своей практике личные человеческие качества исследователя! И последнее, как ни покажется это кому-нибудь странным, имеет в алхимической практике решающее значение. Именно то, из-за чего отвергали и отвергают алхимию все «серьезные» люди, привыкшие принимать за истинно научное лишь то, что происходит «независимо» от личных человеческих качеств, и является одним из важнейших ее достижений. Ведь как раз благодаря этой внимательности они восприняли не только материальное единство всего сущего, но и единство духовное. Если же сегодня следовать мнению большинства, то по-настоящему истинным ученым может быть только бездушный автомат, холодно и методично регистрирующий всякое внешнее проявление. Не отсюда ли все моральные проблемы XX века? Вот что пишет Луи Повель в книге «Утро магов»: «Алхимики при проведении своих исследований всегда учитывали моральные и религиозные аспекты, в то время как современная физика – наука без совести…»