Тело человека бессильно против твердого камня. Через два часа закидывания мелкими камнями тело превращается в кашу. Кровь, текущая из небольших ран, ослепляет человека. Нежная женская кожа быстро превращается в лохмотья. Крики боли и мольбы о пощаде в сочетании с командами, подаваемыми предводителем, доводят палачей до безумства, так что они забывают о том, что перед ними человек, и начинают воспринимать ее как сосуд греха и объект ненависти. Перед смертью лицо жертвы представляет собой маску из запекшейся крови. Часто жертва находится еще в сознании. И лишь когда голос предводителя хрипнет, а руки палачей начинают уставать, мучители выбирают камни покрупнее, чтобы нанести последний, смертоносный удар.

Солнце уже почти взошло, когда перед моим отцом предстал галах.

До него донеслись рыдания сестер, и, решив, что мать, должно быть, уже мертва, он на ходу спрыгнул с лошади. Разглядев груду камней посередине двора, он вздохнул с облегчением, однако тут же увидел свою мать, которую вели к центру двора. Как завороженная она смотрела на ожидающую ее яму и не замечала сына.

Понимая, что времени осталось в обрез, мой отец бросился сквозь толпу, вбежал в галах и принялся звать брата.

При виде Шера он упал перед ним на колени и взмолился:

— Брат! Не убивай мою мать. Я заберу ее и сестер из галаха. Ты больше никогда нас не увидишь. Я не вернусь ни сюда, ни в школу. Я отдам тебе свою долю наследства, брат. Только не убивай мать. Ты не имеешь права казнить ее. Перед лицом Аллаха, нельзя это делать за такой проступок.

Не дожидаясь ответа, мой отец выбежал во двор, обнял мать и закричал сестрам:

— Идите ко мне, сестры! Мы заберем нашу мать и навсегда уедем из галаха.

Слуги и охранники замерли с камнями в руках. Им совершенно не хотелось убивать Майану. Вся ненависть к Майане и ее детям исходила от хозяев, а не слуг. Аджаб с сестрами, окружившими мать, двинулся к воротам. Как вдруг из покоев Шера появился его старший слуга, объявивший:

— Хан саиб! Постой! Хан велел тебе остаться. Он удостоил тебя чести принять твою просьбу о сохранении жизни твоей матери. И дает тебе слово, что ее не станут принуждать к браку.

Аджаб остановился, понимая, что сейчас нельзя ослушаться приказа брата. Ибо теперь уход из галаха означал бы верную смерть для всей его семьи. Брат не потерпел бы непослушания, оно означало бы для него потерю авторитета, а этого он допустить не мог. Единственное, что успокаивало Аджаба, — это клятва брата, полученная через доверенного слугу, который во всеуслышание огласил решение Шера. И Шер будет обесчещен, если не сдержит своего слова.

Дожидаясь брата, Аджаб поцеловал мать в щеку и попытался успокоить ее словами: «Не тревожься». Когда Шер-хан наконец появился, не спуская взгляда с брата, Аджаб ринулся к нему и принялся целовать ему руки:

— Спасибо за твое милосердие, брат мой.

Чтобы не ударить в грязь лицом перед собравшимися, Шер заявил, что все обиды прощены, и пригласил брата пройти в свои покои. Тем же днем Шер-хан приказал своему шоферу отвезти брата назад в школу.

У отца не оставалось иного выбора, как покинуть мать и сестер и вернуться в школу. Он понимал, что должен получить образование, чтобы затем найти приличную работу и всех обеспечивать. Его три прекрасных сестры уже достигли брачного возраста, однако, как ни странно, Шер так и не попытался найти им мужей. И папа мог лишь предположить, что Шер не хочет выпускать его сестер из-под своего контроля.

Папа часто повторял, что, несмотря на свой страх и юные годы, он стал мужчиной в тот день, когда спас мать от страшной смерти.

Годы шли, и почти ничего не менялось. Бабушка Майана и ее дочери по-прежнему жили у бессердечного Шер-хана, а мой отец продолжал учиться. Он был необычайно серьезным молодым человеком, и его мысли были постоянно заняты возложенными на него обязанностями. Единственной его целью было завершить обучение, найти постоянную работу и вернуться в галах, чтобы защищать мать и сестер.

После успешного окончания учебы в военной школе Аджаб был зачислен в Британский военный колледж, располагавшийся на севере Индии, ныне территории Пакистана. В то время Индия еще была британской колонией, и большинство студентов там были англичане. Лишь немногие индийцы, выходцы из влиятельных семей, допускались к обучению.

Английская система образования существенно отличалась от афганской, к которой привык мой отец. Курсы были сложнее, а дисциплина строже. Но, несмотря на это, он полюбил новую школу, так как понимал, что получает здесь отличное образование, которое предоставит ему широкие возможности в будущем.

Здесь он сделал несколько открытий. Невзирая на многолетнюю британскую оккупацию, британские военные продолжали пренебрежительно относиться к индийским мальчикам. И хотя англичане дружелюбно вели себя с индийцами во время занятий в колледже, вне его стен они предпочитали с ними не общаться. Мой отец понял, что не темный цвет кожи индийских мальчиков служит этому причиной. Ведь те же британские студенты не испытывали предубеждения по отношению к нему, темнокожему афганскому юноше. Они часто приглашали моего отца на выходные в любимый всеми Британский парк. Они даже подбивали его на заигрывание с англичанками, гулявшими в парке.

Несмотря на всю свою серьезность, мой отец так увлекся разными студенческими делами и был так занят, что впервые в жизни забыл об оставшейся в Афганистане семье, перестав писать письма матери и брату. Из-за прервавшейся переписки Шер-хан был вынужден отправиться из Афганистана в колледж, чтобы лично узнать о делах моего отца. Когда он приехал, начальство сообщило ему, что Аджаб отбыл в Кашмир на короткие каникулы. Шер пришел в бешенство и покинул колледж, решив отыскать своего беглого брата. Через несколько дней поисков он наконец обнаружил моего отца, который в этот момент катал девушку по озеру на лодке.

Шер был крупным мужчиной с громоподобным голосом. И он закричал так, что мой отец услышал его, находясь на другом берегу:

— Аджаб, греби к берегу! Сейчас же!

Испуганный отец быстро развернул лодку и поплыл к брату, который нетерпеливо ожидал его на берегу. Сердце у отца бешено колотилось: он не только боялся сам получить побои, но и опасался того, что нечто дурное может случиться с его матерью или одной из сестер. Когда он добрался до берега, разгневанный Шер саркастически заметил:

— Я вижу, у тебя все в порядке.

Во рту у папы пересохло, и он не мог произнести ни слова.

Шер резко повернулся и быстро пошел прочь. Он покинул брата, не сказав больше ни слова.

Никогда потом отец не забывал извещать брата о своем местонахождении, хотя он так и не понял, зачем тому понадобилось совершать столь длительное путешествие лишь для того, чтобы найти его. И в его голове забрезжила мысль, что, возможно, спустя годы, в холодном сердце брата зародилась некая привязанность к нему.