Моему взору предстала прекраснейшая картина, где ещё сонная Катенька левой рукой откидывает с себя бархатное одеяло и потягивается в обворожительной полунаготе, едва прикрытая тончайшей рубашкой с зелёными кружевами. Встаёт, эдак красиво отставив ножку, семенит к окну, улыбается началу нового дня и… зевает, не прикрыв рот, и, переваливаясь, как медведь в спячку, уходит из спальни, почёсывая поясницу.

— Дурак! — вспыхнув, хлопнула меня по плечу густо покрасневшая Хозяйка. — Ты на что смотришь? Ты сюда смотри, что это?!

В оконном проёме на миг мелькнула серая тень, и экран померк. Потом снова включился, так, словно его какой тряпкой на пару минут занавесили.

— Получается, что кто-то проник ко мне за забор, влез на подоконник, закрыл камеру слежения и засунул под кровать труп. Зачем?

— Может, это взятка такая? — предположил я. — Ну вроде как решили тебе сюрпризом мёртвое тело подсунуть. Вдруг ты голодная и обрадуешься?

— А-а… в принципе это запросто, местные и не на такое способны. — Катя задумчиво почесала самопишущим пером за ухом. — Ладно, попробую перекинуть копию записи нашим модераторам наверху, может, у них в компьютерной обработке чего выяснится. Да, и по твоему предыдущему вопросу — размножения сегодня не будет, усёк?

— И завтра?

— И послезавтра, и на неделе, и ближе к концу месяца, а с такими весёлыми наездами, может, вообще никогда. Я тебе не резиновая Зина из секс-шопа, не турецкая одалиска с буквой «т». Я — хорошая, приличная, из благородной семьи и с высшим образованием. Ясно?

— Чего ж неясного, звёздочка моя кареокая. — Я старательно пытался сообразить, куда она клонит. — Так видно, что сватов пора засылать к твоим отцу-матушке. Да у дядюшки, поди, оно и не застрянет, скажу, куда да когда, он и пошлёт!

— У твоего дяди, как кого посылать, действительно не застревает, — неожиданно помрачнела моя краса, словно облачко скользнуло тенью на её милое личико. — Некуда сватов засылать, лап… Я детдомовская.

— Сирота? Ох ты ж господи, горе-то какое… — У меня на глаза чуть не навернулись слёзы. Я погладил её по голове, неосторожно коснувшись шишки…

— Ай-й-я-а!!!

— Прости, родная, не хотел…

— Главное, чтоб теперь я хотела! — вздохнув, огрызнулась она и, повернувшись на стуле, сама прильнула щекой к моей груди. — Ну как сирота… До трёх лет жила в детдоме. Потом меня удочерили профессор Тихомиров с супругой. Они хорошие люди были, я их всегда любила, как папу и маму, но забыть о детдоме не могла. Впрочем, мне и не давали. Знаешь, какими злыми могут быть девчонки с твоего двора, в присутствии которых их настоящие родители обсуждали моих, удочеривших…

Я промолчал, обеими руками нежно обнимая её за плечи. Знал, конечно, на собственной шкуре знал, как безотцовщина всякого натерпелся, но у меня-то до сих пор и мама есть, и две сестры. А у ней, выходит, совсем никого…

— Они давно умерли, лет пять уже, я ещё училась тогда. В аварию попали, машина всмятку, а я потом вот… Ладно, проехали, не хочу вспоминать. Тебе не пора?

— Нет, — честно ответил я.

— Вообще-то это был непрозрачный намёк. Если кто не понял.

— Так ты гонишь меня?!

— Не гоню! — Катя повисла на мне, когда я рванулся к дверям, и поехала вместе со стулом. — И ты не гони, куда так втопил педаль газа?! Короче, милый, родной, ненаглядный, ну сам прикинь, какая, к чёрту, любовь, когда у меня труп под кроватью? Я ж ни расслабиться не могу, ни получить удовольствие. Вот в следующий раз давай вместе создадим атмосферу — полумрак, свечи, шампанское, музыка, тыры-пыры… понимаешь?

— Тыры-пыры, понимаю, — сдался я, так как ни сердиться, ни обижаться на неё долго не могу. — Когда в другой раз на свидание прийти позволишь?

— Вот как с телом этим разберёшься, так и приходи. Я тебя так поцелую-у-у…

От такого её обещания у меня словно крылышки за спиной проросли. Эх, любо, братцы! Да неужто я с загадкой этой курьерской не разберусь, когда меня такие губы сахарные наградою праздничной ожидают?! Опять же и дядя, как ни крути, а на мои эполеты это дело повесит…

— Эй, конь педальный, — холодно остановил меня на пороге Катенькин голосок. — А кто отсюда труп унесёт? Нет, я, конечно, могу за забор выкинуть, наши его вмиг обглодают, но тебе вроде как улика нужна была. Что дяде-то представишь, мм?

Я хлопнул себя по лбу — и правда, не оставлять же здесь убитого человека! По нему расследование произвести должно, а потом и похоронить по христианскому обряду. А в Оборотном городе его оставлять никак нельзя, для местных — это не геройски погибший офицер, а свежее мясо.

Когда я выходил из ворот с трупом курьера на спине, Катенька ободряюще махала мне в окошко и даже послала воздушный поцелуйчик. А потом ворота захлопнулись и…

Ну то есть не сразу, а где-то через минуту-другую ко мне под папаху вдруг забрела робкая мысль: а далеко ли я уйду с мёртвым телом? Собственно, отвечать на этот вопрос как-то не очень-то и хотелось. Уже потому, что скучно, банально и предсказуемо — недалеко, и к гадалке не ходи! Можно, конечно, попробовать прошмыгнуть переулками, ни на кого не нарвавшись, но это вряд ли. Город живёт шумно и активно, так чтобы совсем никого не встретить — нонсенс, но других вариантов тоже нет. Пойду, что делать, хуже не будет…

— Да, блин, вспомнила! — внезапно проснулись львиные головы, громогласно оповещая все улицы. — Хорунжий Илья Иловайский несёт труп бесчестно убитого офицера к себе домой! Препятствий ему не чинить! Никаких! Узнаю — начну зверствовать! А может, и не начну, чёй-то у меня сегодня настроение романтическое… Налью-ка ещё мартини. «И твои изумрудные брови колосятся под знаком луны-ы…» Какая хрень, кто бы послушал? А что, я микрофон не отключила? Упс…

Я, кажется, говорил, что «хуже некуда»? Поздравьте меня. Только что всё изменилось. Если мир не перевернулся и Оборотный город не сменил ориентацию, всем составом переметнувшись в противоестественное вегетарианство, то меньше чем через пять минут… две минуты… ну вот…

— Глянь-кась, честные граждане, живой хорунжий с мёртвым телом на плечах удрать пытается. А ить какой наивкуснейший бутерброд так чудесно самообразовался!

Я с тоской уставился на четвёрку незнакомых вурдалаков, радостно направляющихся ко мне с соседней улицы. Добежать до хозяйских ворот с покойником на горбу никак не успею. А бросить курьера нельзя…

— Отрезай его от дворца, братцы! Ужо откушаем, раз само в зубы идёт! Грех такую вкуснятину упускать, а ежели Хозяйка сердиться вздумает, так можно её казачка и не есть, а тока пооблизывать, так ить?

Навстречу упырям бодро выдвинулись три абсолютно голые ведьмочки. При любом взгляде, хоть человеческом, хоть волшебном, молоды, хороши и не обременены одёжею. И что я скажу Катеньке, коли они меня и впрямь облизывать станут?

И тут я боковым зрением углядел две знакомые фигуры, пытающиеся незамеченными прошмыгнуть через площадь…