Но это могло оказаться не очень с точки зрения логистики поставок. Нашего склада вполне хватало на огромный город и область. Сейчас все больше входило в модуслово «сектор». Он не совсем совпадал со старыми границами области, потому что в ряде мест эти границы сместились к географически значимым разделителям: рекам, горам, где-то даже к оврагам.

Так вот, наш склад был фактически всего лишь перевалочной базой между лабораториями, заводами — и магазинами сектора. Обратная сторона медали такого подхода — любой, оказавшийся, пусть даже случайно, в пределах периметра, мог сделаться мертвым. Сразу и без предупреждения. Конечно, сложно, очень сложно случайно перелезть через трехметровый забор, верхнюю колючку под током — и после этого заявлять о своей невиновности.

Эта часть моей работы мне не нравилась. Дико неуютно проходить сотню метров от забора до ворот, зная, что, сработай неправильно автоматика, — и даже охранники, давно знающие меня в лицо, могут и не успеть ее остановить.

Или не захотеть этого делать.

Хотя теперь мне хотелось, чтобы пулеметов было побольше. И охранников — раз в десять. Никто не нашел меня на новой квартире. Или же нашли тех, кто искал меня, — безопасность молчала, а я не спрашивал. Я даже как-то слегка успокоился. Лишь слегка. От пулеметов все равно не отказался бы.

А еще мне не нравился высокий забор. С уроков православия я помнил немногое. Но, например, хорошо запомнил вот это: «Кто высоко поднимает ворота свои, тот ищет падения».[4]

Мы, не только эта компания, а все мы, поднимали наши стены все выше. Возможно, я не мог выразить этого словами, но и тогда мои ощущения говорили мне, что это не к добру.

До конца первых трех месяцев — официального испытательного срока в компании — мне оставалась всего неделя. И в принципе мне очень нравилась работа. Особенно когда ко мне не приставали громилы по вечерам.

Конечно, большую часть времени я лишь сидел и восторгался слаженной работой техники, иногда пытаясь что-нибудь почитать. Начинал понимать, как мой предшественник умудрился подсесть на инструкции. Но временами становилось и интересно. Когда программа оказывалась не в состоянии понять, что же, собственно, происходит и почему одни датчики говорят о наличии нужной коробки в нужной ячейке, а другие — на мехманах — заявляют, что коробки там нет. Вот тут кладовщик и должен был выступить во всем блеске, в сиянии своей славы. Сходить на место лично (сходить — это, конечно, громко сказано, скорее, проманеврировать между постоянно мечущимися тележками), разобраться. Иногда даже принять решение.

Ну а еще приходилось постоянно принимать машины с товаром и отгружать заказанные грузы в магазины.

Но в момент, когда все началось, я занимался именно разбирательствами внутри склада.

Весь, абсолютно весь товар «Наноздоровья» паковался одинаково. Ампула вкладывалась внутрь специального контейнера с двусмысленной аббревиатурой «НЗ» на внешней поверхности. Контейнеры, обеспечивающие полную безопасность содержимого, вкладывались в ящики по десять, двадцать, сорок и восемьдесят экземпляров. Широкоупотребимые препараты шли чаще всего в крупной упаковке, редкие, дорогие и те, что не пользовались большим спросом, приходили в упаковках поменьше. Ящиков емкостью меньше десяти не было, хотя на складе существовала еще одна комната для разовых экземпляров. Наверное, единственное помещение, где роботизация отсутствовала и кладовщик мог все делать вручную. В этой комнате хранились не всегда самые дорогие бланки — просто те, которые пришли распакованными, россыпью, в отдельных контейнерах, не упакованных в ящики.

Я проверил еще в первые дни моей работы — «Ходока» не припрятали в этой части склада. Судя по записям в компьютере, этот бланк здесь вообще не появлялся. Продавец не наврал насчет редкости, даже исключительности, и дороговизны моего фетиша.

Думаю, в этой комнатке хотели бы побывать многие. За некоторые, абсолютно однотипные коробочки люди расставались с состояниями. Там, на заветной полочке, лежал первый образец «Alois-XXI», рекламу которого сейчас начинали крутить по всем каналам, — бланк, призванный излечивать болезнь Альцгеймера. Наследуемые наноботы, хотя спроси меня — как раз для этого бланка наследуемость являлась не столь уж очевидным преимуществом. Думаю, что кто-то где-то в корпорации напортачил. Перепутал, дав лаборатории не то задание на разработку. Бывает.

Хотя возможно, кто-то просто хотел разом накрутить цену. Аналог любого бланка, если он вообще предлагался на рынок в наследуемом варианте, стоил сразу раз в десять дороже. И в пятьдесят, если наследуемость поддерживалась по отцовской линии.

Внутри, без выноса на широкую публику, для бланков даже существовала специальная категоризация. Сначала по сроку действия, вплоть до «пожизненных». Затем две верхние ступени иерархии — наследуемость от матери к ребенку, через преодоление наноботами плацентарного барьера, и наследуемость от отца — в этом случае ботам приходилось размножаться почти непрерывно, не просто поддерживая оптимальное для организма количество, но и проникая в половые органы, попадая в чрево будущей матери заблаговременно, вместе со спермой.

Чтобы потом чаще всего просто оказаться пойманными в ловушку презерватива.

Крайнее расточительство, по моему мнению. Но многие платили за саму возможность. Теперь это стало неонаследством. Возможно, единственным, что стоило передавать потомкам.

Там, в этой комнате, на нижнем стеллаже, скромно, почти у самого пола, лежал «Акробат» — бланк для гимнастов и космонавтов, улучшающий действие вестибулярного аппарата так, что человек мог спрыгнуть с многоэтажки, покувыркаться в воздухе полдюжины раз и при этом спокойно приземлиться на ноги. Ноги, конечно, он все равно бы сломал, да и сам бы, скорее всего, погиб после такого эксперимента, но в рекламе это все равно выглядело замечательно. Конкурент даже выпустил вдогонку полный аналог, который они назвали «Веретено».

Похоже, ни те, ни другие не совсем понимали, зачем, собственно, выплескивать узкоспециализированные препараты на общий рынок. Но когда у тебя столько денег, понимание не всегда обязательно. Поэтому реклама крутилась по телевизору и в Сети, а бланк, в единственном экземпляре, лежал в моей кунсткамере. Иногда его покупали, по предварительному заказу, и тогда он уезжал, а на его место приезжал новый.

У входа слева в комнате стояла коробка, с россыпухой «бронежилетов». Целых шесть — почти что рекорд для коллекции редкостей, их окружавших. Армейский образец, который вообще не попадал на открытый рынок. Но на нашем складе он все равно присутствовал — потому что время от времени компания могла предложить этот бланк сотрудникам службы безопасности. Поэтому несколько штук всегда лежали наготове, чтобы каждый новый охранник мог почувствовать себя защищенным, загоняя под кожу наниты, уберегающие его от пуль.

Лично я в это не верил. Считал, что этот бланк специально разработан, чтобы солдаты охотней шли в бой, веря в свою неуязвимость. Ну и в принципе, еще кожа приобретала такой гламурный сероватый оттенок. Говорят, сейчас это стало модно и очень нравилось девушкам.