А. Керсновский делит подготовку русской армии на два периода – великокняжескую эпоху (1905–1908 гг.) и эпоху Сухомлинова (1908–1914 гг.). Первая, когда во главе Совета Государственной обороны стоял великий князь Николай Николаевич, характеризуется хаотическим, многоголовым управлением. Разделение Генштаба и Военного министерства привело к тому, что «начальник Генштаба и военный министр, генералы-инспекторы и командующие войсками округов, игнорируя друг друга, слали противоречивые распоряжения, превращая уже существующий разнобой в какое-то столпотворение». Великого князя сменил генерал Сухомлинов. Тот самый Сухомлинов, на которого, особенно при советской власти, навешают столько, что впору считать его штатным злодеем. Да что там Советы. Еще в войну он попадет под суд и едва не лишится живота, обвиненный в государственной измене. Он, конечно, был далек от военного гения, даже наоборот (не стеснялся говорить в открытую, что за последние пять лет не читал ни одной военной работы, не видел вживую, как стреляет пулемет. – С.К), но сделал для русской армии много. «Следует признать, – пишет Керсновский, – что новый военный министр оказал Русской Армии огромную услугу, выведя ее из той анархии и маразма, в котором она пребывала. До прихода Сухомлинова было дезорганизованное вооруженное бессилие, с приходом Сухомлинова стала организованная вооруженная сила (пусть и далекая от совершенства). Основными предпосылками сухомлиновских преобразований было: упрощение организации, усиление материальной части, проведение территориальной системы, сосредоточение внимания на полевых войсках в предвидении характера будущей войны». Ему вторит Брусилов: «Если принять во внимание и вспомнить, что Сухомлинов стал военным министром лишь весной 1909 года, справедливость требует признать, что за пять лет его управления до начала войны было сделано довольно много».

И действительно. Мы уже отмечали самые передовые взгляды русских военных теоретиков. К этому следует добавить, что лучшим уставом полевой службы был русский, утвержденный в 1912 году, в нем в большей мере учитывался последний опыт современной русско-японской войны. Устав полевой службы представлял каждому начальнику и рядовому бойцу самостоятельность в исполнении данной ему задачи, требовал проявлять собственный почин в действиях сообразно изменения обстановки. Наряду с Уставом полевой службы 28 февраля 1912 года утверждается Наставление для действий полевой артиллерии в бою, а через два года, 27 февраля 1914 года, – Наставление для действия пехоты в бою – самые современные боевые документы того времени, по которым и обучались войска. Русская пехота в совершенстве владела высоким искусством стрельбы, маневра на поле боя, атакой цепями и группами, самоокапыванием и индивидуальной обороной. Русские артиллеристы по своим боевым качествам по праву занимали первое место среди европейских армий. Конница тоже была хорошо обучена к действиям совокупными частями – крупными массами, а казачьей кавалерии не было ни в одной армии мира. И это факт. Войска в тактическом звене, особенно гвардейские части, были подготовлены блестяще. Лучше даже хваленых немцев. Нельзя забывать другой момент – русская армия единственная не так давно участвовала в современной войне в полном объеме. Офицерский состав в большей части обстрелян. Вообще офицерский корпус, хотя и стал более разносословным, оставался абсолютно предан государю. Дворян среди генералов было 87 %, среди штаб-офицеров – 71 %, среди обер-офицеров – 50 %. Уровень образования офицерского корпуса не уступал другим армиям. Высшее военное образование имели более половины генералов, одна треть штаб-офицеров и около десяти процентов обер-офицеров. По современным меркам немного, но по тем временам вполне соответственно мировой статистике. На мой взгляд, боеготовность офицерского корпуса русской армии снижал не столько уровень образования, сколько необоснованные преимущества по службе гвардейских офицеров перед армейскими, и обособленная деятельность и положение офицеров Генерального штаба. Генштаб жил одной жизнью, войска другой. Конечно, хотелось бы иметь высокообразованный, хорошо подготовленный офицерский корпус, хотя бы на 80 %. Особенно генералов, командующих фронтами, армиями, корпусами. Они были, за редким исключением, подготовлены весьма слабо. Брусилов не без горечи писал: «Было много высшего начальства, которое смотрело войска лишь церемониальным маршем и только по более или менее удачной маршировке судило об успехе боевого обучения армии. В общем, состав кадровых офицеров армии был недурен и знал свое дело достаточно хорошо, что и доказал на деле достаточно хорошо, но значительный процент начальствующих лиц всех степеней оказался, как и нужно было ожидать, во многих отношениях слабым, и уже во время войны пришлось их за ошибки спешно сменять и заменять теми, которые на деле высказывали лучшие боевые способности». От себя хочу добавить, что так и бывает всегда во всех армиях мира. Идеальный командный состав подготовить в мирное время невозможно. Он выкристаллизовывается только в боях, только кровавым опытом. Нельзя не согласиться и с известным утверждением генерала А. Зайончковского, что Россия вступила в войну «с плохо подготовленным высшим командным составом, имея у себя в тылу не подготовленную для ведения большой войны страну и ее военное управление и совершенно не подготовленную к переходу для работ на военные нужды промышленность. В общем, русская армия вступила в войну с хорошими полками, с посредственными дивизиями и корпусами и с плохими армиями и фронтами, понимая эту оценку в широком смысле подготовки, но не личных качеств». Я лишь хочу добавить одну существенную деталь, которую почему-то забывают почти все исследователи и которую отметил все тот же Зайончковский, что эти недостатки в большей или меньшей степени были присущи и остальным армиям. Достаточно отметить одинаковую слабость и беспомощность, которую показали высшие военачальники всех противоборствующих стран в первых боях и сражениях мировой войны. Далее мы постараемся доказать, что хваленые Гинденбург, Людендорф, Конрад, Жофр, Гамелен и т. д. недалеко ушли от русских командующих Жилинского, Иванова, Ренненкампфа, Самсонова и далее по списку. Подтверждается давно известная истина – великие полководцы мирного времени, как правило, показывают свою несостоятельность в условиях новой современной войны, да еще мировой.

Сравнивая готовность Русской армии 1914 года и Красной армии 1941 года к битвам мировой войны, следует отметить, что Красная армия находилась накануне войны в значительно худшем состоянии с точки зрения профессиональных критериев и в лучшем состоянии с точки зрения экономических, мобилизационных, социальных резервов для ведения длительной войны. Хорошо подготовленных, обстрелянных кадров, прошедших хотя бы сражения под Халхин-Голом и Финскую войну, явно не хватало. Напомню лишь некоторые факты и цифры. Влияние на армию репрессий 1937 года, потрясших все советское общество, все-таки сильно преувеличено. Сейчас уже стало общим местом говорить, что жертвами репрессий стала чуть ли не половина командирского корпуса. Между тем ныне рассекреченные документы показывают – с учетом восстановления в кадрах в 1937 году репрессировано около 7,7 % командиров, а в 1938-м – около 3,8 % от списочного состава. Самый сильный удар был нанесен по высшему командному составу, но с профессиональной точки зрения способности этих военачальников были ничуть не выше оставшихся в строю командиров. Скорее, наоборот. По мнению многих бесспорных авторитетных профессионалов, как, например, маршал Конев, требованиям современной войны соответствовал только командарм 1-го ранга Уборевич. Находившиеся в строю военачальники, как тот же Конев, Жуков, Мерецков, Василевский и далее по списку, только набирались практического опыта, да и то в локальных конфликтах. Подготовка остального командного состава просто не успевала за стремительным ростом армии. В 1928 году в РККА насчитывалось 548 тыс. человек, в 1938 году – 1,5 млн человек, а в 1941 году – 4,5 млн человек! Достаточно слаженная система командирской подготовки просто не успевала готовить кадры. А ведь еще нужно было время для приобретения практических навыков руководства в полевых, боевых условиях. С 1 января 1939 года по 1 мая 1941 года было сформировано 111 стрелковых и не менее 50 танковых дивизий. К началу войны мы имели 303 дивизии, но что толку! Когда грянула война, 84 из них находились в стадии формирования. А общий недокомплект командиров насчитывал 240 тыс. человек. Командиры же, получившие назначения в созданные после июня 1940 года части, фактически служили на новых должностях менее года. Командный состав с высшим образованием составлял 2,9 %, а запаса – 0,2 % от общего числа. Спецмобилизацией, призывом из запаса увеличивали число сержантов и лейтенантов, которые сразу получали в командование роты, батальоны. А многим из них нельзя было доверить и взвод. Более 1 млн красноармейцев к весне 1941 года служили менее года. Да и служба более половины всех, кто отбывал ее с 1939 года, проходила в обустройстве казарм, военных городков, полигонов и т. д. Поэтому, например, танковые авиационные экипажи не успевали освоить боевую технику. Танкисты стреляли из танка, водили его не более двух раз в год. Летчики имели налет несколько часов. Связь, особенно радио, как всегда и доныне в России, оставалась чем-то недоступным. И этой армии предстояло вынести удар самой мощной в мире, самой боеготовой, с бесценным боевым опытом германской армии образца 1941 года. Это вам не ландроверные, второсортные дивизии германцев и разношерстные соединения лоскутной Австро-Венгрии 1914 года. Что, этого не знают нынешние «правдорубы», постоянно толкующие о несметных силах Красной армии, оказавшихся неспособными противостоять врагу, в отличие от императорской армии 1914 года?